Колин Маккалоу - Плотский грех

– В самом деле?

– Готов поспорить также и на мои комиксы о капитане Марвеле [8] Вымышленный супергерой, персонаж комиксов, провозглашенный в своих приключениях «сильнейшим в мире смертных». : это один и тот же парень, и ни разу не профессионал. Хорошая камера, но никакого освещения, кроме природного.

– Никто этого не заметил, – воодушевилась Делия, чувствуя огромную благодарность. – Мы действительно думали, что каждый портрет был сделан каким-то не очень профессиональным человеком, но фотографией занимается слишком много людей, и мы решили, что каждый снимок отличается от другого.

– Отличается, но не в существенных моментах, – уверенно сказал Хэнк.

– О, это замечательно! Это действительно, действительно многое меняет.

– Каким образом? – жадно спросил он.

– Я не буду докучать тебе, распространяясь со всеми подробностями о том, насколько скудными были наши гипотезы – порой мы чувствовали себя собаками, гоняющимися за собственным хвостом. Такие гипотезы хороший адвокат с легкостью опровергнет как выдачу желаемого за действительное. Да, у этих шести случаев имеются общие элементы: все исчезнувшие следовали одному и тому же календарю, каждая была замечена в течение полугода, затем исчезла, оставив после себя несколько дешевых предметов и лишенного двухмесячной арендной платы арендодателя. Вот и все! – запустив руки в волосы, сердито прорычала Делия. – Однако, Хэнк, есть во всем этом некий привкус, который говорит нам, что Женщины-тени связаны между собой, что здесь имеет место грязная игра и что преступник только один. Формально же имеется шесть совершенно самостоятельных дел без каких бы то ни было осязаемых доказательств связи между ними. Каждая женщина оставила после себя только одну необычную вещь – студийный портрет. Хэнк, ты проложил для нас новый путь: ты сообщил нам, что все шесть портретов сделал один и тот же человек. В качестве зацепки это может никуда не привести, но это не так важно. Важность твоего сообщения в том, что теперь мы точно знаем: все шесть случаев определенно связаны между собой и моменты сходства не случайны и не являются простым совпадением.

Она победно помахала в воздухе фотографиями.

– Дорогуша, ты просто золото! Уникальный фотолюбитель! Спасибо, спасибо, спасибо!

И Делия удалилась.

Хэнк некоторое время смотрел ей вслед, ввергнутый в состояние легкой оторопелости – так этот детектив влияла на многих. Улыбнувшись и пожав плечами, он подкатил свой стул обратно к чертежной доске и стопке бумаг. Сейчас он работал над черепом Джеба Доу, потому что его труп был самым свежим. Хэнк нашел карандаш 6В, который перед этим стесал под нужным углом, и насмешливо хмыкнул себе под нос.

Всего мгновение, подумал Хэнк, и перед ним уже обратная задача: только что он обдирал плоть с черепов Делии и вот уже наращивает плоть на черепе Джеба. Мать честная, ну и клевый же у него способ зарабатывать себе на жизнь! Не сравнить с изображением белозубых улыбок в рекламном агентстве – а ведь он чуть было не пошел туда. Кто сказал, что изучение анатомии по трупам есть потеря времени по сравнению с натурным классом? Если бы Хэнк не пробирался тайком в анатомический театр медицинского факультета, его бы здесь сейчас вообще не было.

Вторник, 5 августа 1969 года

Хотя из-за непроглядной тьмы было трудно получить хоть какое-то представление о размерах помещения, в котором он находился, Эйб Голдберг, искушенный в таких делах, понимал, что оно огромно. Он сидел в одном из рядов, – судя по ощущению, театральных, – приведенный сюда гибким молодым человеком, который встретил его у парадного входа. Этот гибкий молодой человек проводил его через невообразимых размеров дом, затем вниз по пандусу, открыл дверь в эту темноту, шепнул: «Подождите!» – и исчез.

Раздался какой-то голос, проговоривший с усталым смирением:

– Освещение дай.

Часть черноты залилась фиолетовым светом, который осветил громадный золотой трон, занятый голым бесполым манекеном, и подсветил какое-то ложе в глубине.

Царила тишина. Кто-то издал мелодраматический вздох, затем усталый голос заговорил снова:

– Возможно, тебя это шокирует, Питер, но правда состоит в том, что ты не способен осветить даже собственную задницу.

Чьи-то еще голосовые связки что-то проскрипели, но этот скрип был перекрыт голосом Усталого, который продолжал, не обращая внимания:

– Я понимаю, что это музыкальная комедия, Питер, но данная песня идет под занавес первого акта. Это хит всего спектакля – или, по крайней мере, на этом настаивают авторы. – Голос набрал силу. – Король Кофетуа охвачен безнадежной страстью, дорогой Питер. Безнадежной страстью! Сервилия, девушка-рабыня, только что велела ему отстать и протанцевала прочь, воспевая своего пастушка и совершенно не соображая своей пустой головкой, что на самом деле он ассирийский волк, использующий ее, чтобы внезапно напасть на королевскую овчарню. Ты следишь за моей мыслью? Улавливаешь главную суть? Король Кофетуа в меланхолии! Я не говорю, что ты должен осветить его мертвенно-бледным светом. Но, во имя богини Иштар, зачем ты сделал его лиловым? То, что ты создал, выглядит как будуар Вельзевула, заблеванный виноградным соком! Настроение, дорогой Питер, настроение! Это не освещение, а кошмар! Меня самого сейчас стошнит!

В ответ скрипучий голос перешел в страдальческое всхлипывание, а голос доминирующий, похоже, подпитывался этими звуками, пока не потерял всю свою усталость. Неожиданно он прокричал:

– Зажгите свет! – И тут же все помещение, в котором сидел Эйб, вдруг озарилось благословенным сиянием.

Взору Эйба предстало то, что, по его предположению, было всей сценой целиком, в ее голом беспорядке. Пространство уходило вверх футов на сорок, и его верхняя половина представляла собой нагромождение брусьев, перекладин, подъемных конструкций, рядов осветительных приборов на тонких стальных балках, рабочих мостков и стен из ящиков и всевозможной машинерии. Кулисы, как он с восторгом обнаружил, составляли единое пространство с глубиной сцены. Его подкованный в механике глаз распознал гидравлические подъемники – и дорогие! Это вам не самодеятельный театр, а настоящий храм Мельпомены, который конструировали, не считаясь с издержками, и он превосходил даже некоторые крупные бродвейские театры. Но все-таки помещение не являлось театром в полном смысле: зрительный зал был ограничен, пожалуй, пятьюдесятью креслами партера.

Хозяин голоса направлялся к Эйбу, рядом с ним шел тот самый гибкий молодой человек, видимо, собираясь ввести лейтенанта в курс дела. Эйб взирал на них в благоговейном трепете.

Этот человек, не менее шести с половиной футов роста, был одет в черно-белое японское кимоно с изображением водяных птиц на пруду с лилиями, а на ногах носил шлепанцы без задников; распахиваясь при каждом резком шаге его ног-ножниц, кимоно обнажало черные в обтяжку брюки. Его телосложение казалось слишком крупным, чтобы иметь право называться великолепным, в то же время он вовсе не был тучным. «Моя няня назвала бы его «основательным», – подумал Эйб, – баскетболист, а не футболист». Ступни размером со шлюпку. Золотистые, цвета спелой кукурузы, коротко подстриженные курчавые волосы, вызвавшие у лейтенанта укол зависти. Бетти удалось наконец заставить Эйба отрастить его белокурые, редеющие волосы так, чтобы они закрывали уши и шею, и он ненавидел этот новый фасон. А здесь к нему приближался знаменитый на весь свет человек, щеголяющий короткой со всех сторон стрижкой! У этого парня точно не было жены, во всяком случае именно такое впечатление он производил. Черты его лица отличались правильностью, и их выражение позволяло предположить добрый характер, хотя, конечно, внешность бывает обманчивой; Эйб решил не спешить с вынесением вердикта. Глаза были большие и прекрасные, цвета небесной лазури, придававшего им выражение невинности.