Виктория Платова - Змеи и лестницы

При упоминании о дурацком парне комиссар оживилась. Наконец-то!

– У вас замечательный кот. Он очень мне помог.

– Он это умеет, да.

– А что значит – устраивать концерты?

– Ну… – Вересень смутился. – Орать белугой… В смысле – просто сильно кричать, когда чем-то недоволен. Или чего-то очень сильно не хочешь. Или, наоборот, хочешь. Или просто так, потому что настроение. Хорошее или плохое.

– Завидное качество, – Миша грустно улыбнулась. – Жаль, что люди этого не делают. Им было бы легче, да.

– Почему? Никогда не поздно начать.

– Вы думаете?

– Да. Хотите поорать?

– Не думаю, что это уместно.

– А по-моему – вполне, – сказал Вересень, и первым крикнул. – Эй!

– Эй! – эхом отозвалась Миша.

– Эй!

– Эй!

– Ага!

– Ага!

Так они перекликались целую минуту, улыбаясь друг другу. А потом Вересень врубил на полную мощь магнитолу, и в салон ворвалась старая песня Джерри Холливелл «Its Raining Man». Они подпевали ей, громко выкрикивая «Аллилуйя».

А потом музыка кончилась, и Миша, без всякого перехода, даже не стерев с лица улыбку, сказала:

– Он разбил мне сердце.

– Кто? – растерялся Вересень.

– Жестокий, хитрый и вероломный человек. Вернер. Я знала его, как Айди. И он разбил мне сердце. И заставил сделать много неправильных вещей. Это мучает меня.

– Неправильные вещи всегда можно исправить. Пока мы живы.

– Пока мы живы. Да. Когда-нибудь я расскажу вам… Если это будет уместно.

– Будет.

…Капитан Литовченко ждал их у трехметрового, ощетинившегося видеокамерами забора. За забором поблескивал хорошо промытой черепичной кровлей трехэтажный особняк. Капитан поприветствовал Мишу и Вересня кивком головы и сказал, задумчиво глядя на черепицу:

– Хорошо же некоторые люди приподнимаются на здоровье соотечественников. Чтобы я так жил!

Вересень оценивающе постучал носком ботинка по кирпичному забору:

– Нет. Ты так никогда жить не будешь, Витя.

– Да и пес с ним, – бросил Литовченко и нажал на кнопку звонка.

…Визит к жене Бартоша, Нике, занял не больше двадцати минут. И все это время Вересень пялился не на шикарную блондинку (хотя там было на что посмотреть), а на капитана Литовченко. Тот проявлял удивительный для его натуры стоицизм, оставаясь равнодушным к прелестям Ники. Прозрачные зеленые глаза, чистый высокий лоб; светлые волосы, что струились по плечам водопадом – словом, идеальные пропорции умело скорректированного лица помноженные на такие же идеальные пропорции тела, способны были взволновать любого. А уж Литовченко, каким его знал Вересень – и подавно. Даже странно, что с его губ не капала слюна вожделения, а слетали суховатые и вежливые вопросы. Более того, время от времени капитан скашивал глаза на Мишу, как будто ища у нее одобрения и поддержки.

Неужели, и впрямь влюбился? – подумал Вересень.

Несмотря на прямо таки ангельскую (или, лучше сказать, дьявольскую) красоту и окружающую ее роскошь, Ника была мила и демократична: ни капли спеси – лишь мягкая доброжелательность. Доброжелательность не изменила Нике даже тогда, когда Литовченко стал задавать вопросы из категории «глубоко личное».

– Как давно вы замужем за господином Бартошем?

– Думаю, вы это знаете и без меня, капитан. Раз уж приехали сюда. Семь лет.

– А чем занимались до замужества?

– Неужели до сих пор не прочли в интернете? Конкурсы красоты, модельный бизнес. Словом, то, что обычно диктует женщине выигрышная внешность.

Сказав это, Ника в упор посмотрела на комиссара полиции Нойманн. И до этого она время от времени останавливала взгляд на Мише, и взгляд этот был полон откровенного любопытства. Она не сравнивала себя и Мишу, – просто наблюдала за ней. Как иногда наблюдают простые смертные за публичными людьми: знакомыми и незнакомыми одновременно.

Мишин же взгляд был абсолютно непроницаем.

Аллилуйя!

– Вы ведь закончили физмат, не так ли?

– Каюсь.

– А чем занимаетесь теперь?

– Помогаю мужу в финансовых делах. Иногда – в выработке стратегии развития бизнеса. Арсен Бартош – это не только аптеки. Ну и традиционно занимаюсь благотворительностью. Это ведь уголовно не наказуемо?

– Нет.

Капитан явно проигрывал жене аптечного магната. Пока – только по очкам.

– Хотелось бы поговорить о бизнесе вашего мужа. Который – «не только аптеки».

– Об этом вам лучше говорить с ним самим. Он возвращается в Россию второго сентября.

– И все же… Не только аптеки – это…

– Фармацевтика. Арсен много вкладывает в производство новых препаратов.

– Надо полагать, контактирует по этому вопросу и с зарубежными инвесторами? Лекарственное сырье и все такое.

– «Все такое», – Ника рассмеялась грудным смехом, как будто где-то рядом зазвенели серебристые рождественские колокольчики. – Это вы точно подметили.

– Скажите, ваш муж никогда не упоминал имени Вернер Лоденбах?

Пауза продлилась несколько секунд.

– Кажется, я слышала это имя. К сожалению, теперь не вспомнить контекст..

– Он никогда не приезжал к вашему мужу? Не вел с ним общих дел?

– Если бы вы назвали компанию, в которой он работает – мне было бы легче сориентироваться.

– Увы, – Литовченко сокрушенно развел руками.

– И мне было бы легче сориентироваться, если бы вы сказали, что произошло.

– Вернер Лоденбах убит.

– Сожалею, – блондинка снова улыбнулась. – Но при чем тут Арсен?

– Они были знакомы.

– Надо полагать, мой муж не единственный его знакомый?

Литовченко пропустил очередной прямой удар в челюсть и только и смог вымолвить:

– Конечно же, нет. Мы просто выясняем все контакты покойного. В рамках мероприятий по розыску убийцы.

– Бог в помощь!

Если Ника до сих пор была сама доброжелательность, то теперь она откровенно издевалась над капитаном Литовченко.

– Еще раз повторяю: о всех контактах мужа лучше всего говорить с ним самим.

Все последующие попытки пробить верную жену состоятельного мужа оказались безрезультатными. А теория Литовченко, зиждущаяся на раздельном проживании супругов в испанском городе Дения, потерпела крах.

Ретировавшись из особняка, и.о. начальника убойного отдела все никак не мог успокоиться.

– Бывают же такие стервы! Да уж… Дурацкая была идея… Не сработало. Признаюсь.

– Я так не думаю.

Вересень и Литовченко синхронно повернули головы к Мише. Не проронившая за последние полчаса ни слова, она, наконец, заговорила.

– Я уже видела эту женщину.

– Жену Бартоша? – на всякий случай уточнил Вересень.

– Да. Жену Бартоша и любовницу Айди… Вернера Лоденбаха. Я видела ее. Видела их вдвоем. Год назад, в Гонконге.

…Вересень вернулся домой даже позже, чем накануне: вечер все трое провели в управлении, сидя на телефонах и за компьютерами, а также согласовывая кое-какие вопросы с непосредственным Вересневским начальством – старшим советником юстиции Балмасовым. После того, как Миша сообщила о гонконгском следе в истории утопленника из Канельярве, и была выработана первая, довольно убедительная, рабочая версия, дела завертелись с невероятной быстротой. Капитан Литовченко, используя только ему присущий напор и потрясая недюжинной харизмой, получил санкцию на наружное наблюдение за особняком Бартоша. И ордер на обыск его ретро-дачи: там Вересень и Литовченко очень надеялись найти следы красного кабриолета. И возможно чего-то еще. Или кого-то.