Луиза Пенни - Смертельный холод

Пожарные проигрывали борьбу.

– Где Николь? – прокричал Бовуар в ухо Гамашу.

Шум стоял адский. Гамаш оглянулся. Она никуда не могла деться. Не настолько же она глупа!

– Я видел, как она пошла туда, – закричал месье Беливо, владелец магазина, чье лицо было в ледяных струпьях от брызг льющейся воды.

– Найди ее, – велел Гамаш Бовуару, и тот бросился в направлении, показанном месье Беливо.

Сердце его бешено колотилось. «Господи, не допусти, чтобы она сделала такую глупость, пожалуйста, Господи, не допусти!»

Но Господь не внял его молитве.

Бовуар бежал по ее следам в снегу. «Черт ее побери!» – вопил его мозг. Следы вели прямо к задней двери дома. «Черт! Черт! Черт!»

Он прокричал ее имя в дом, но ничего не услышал в ответ.

«Проклятье!» – взвыл его мозг.

– Где она? – прокричал ему в ухо Гамаш.

С этой стороны было потише, чем с другой, но не очень. Бовуар показал на дверь и увидел, как посуровело лицо Гамаша. Бовуару показалось, будто его шеф прошептал «Рейн-Мари», но решил, что это обман слуха, шум катастрофы, создающий собственные слова.

– Стой здесь, – приказал Гамаш и минуту спустя вернулся с Рут.

– Я вас поняла, – сказала Рут.

Пожилая женщина сильно хромала, голос ее звучал приглушенно, лицо замерзло. У Бовуара лицо тоже онемело, и рук он почти не чувствовал. Он смотрел на пожарных – пекаря, владельца магазина, рабочего – и не мог понять, как они делают это. Они были покрыты льдом, едва видели воду и пламя, их лица почернели от дыма. Каждую минуту им приходилось поднимать руку в огромной перчатке и сбивать сосульки с касок.

– Габри, сюда нужно полдюжины пожарных рукавов. Займетесь этой частью дома. – Рут показала на ту часть дома, которая пока была не тронута пожаром.

Габри сразу же понял команду и исчез то ли в дыму, то ли в водяных брызгах – Бовуар уже не отличал одно от другого.

– Возьмите это, – сказала Рут Гамашу, протягивая ему топор.

Гамаш с благодарностью взял топор и попытался улыбнуться, но у него онемело лицо. Глаза отчаянно слезились от дыма и невыносимого холода, и каждый раз, как он закрывал глаза, ему приходилось преодолевать сопротивление, чтобы снова разомкнуть веки. Дышал он рвано и уже совсем не чувствовал ног. Его одежда промокла от пота, вызванного притоком адреналина, стала клейкой и прилипла к телу.

– Черт бы ее подрал, – произнес он вполголоса и двинулся в дом.

– Что вы делаете? – Бовуар схватил его за руку.

– А что, по-твоему, я делаю, Жан Ги?

– Не надо!

Бовуару казалось, что его мозг сейчас взорвется. Происходящее было немыслимо, и события развивались со скоростью света. Слишком быстро – он не успевал следить за ними.

– Я не могу поступить иначе, – сказал Гамаш, глядя на Бовуара, и безумный шум как будто стих на мгновение.

Бовуар схватил шефа за руку:

– Стойте! – и забрал у Гамаша топор. – А то еще выбьете кому-нибудь глаз этой штукой. Пошли!

Он чувствовал себя так, словно собрался прыгать со скалы. Но, как и у Гамаша, у него не было выбора. Бовуар не мог допустить, чтобы его шеф вошел в горящее здание один. Ни в коем случае.

Внутри дома было до странности спокойно. Не тихо, но по сравнению с тем, что творилось снаружи, здесь царила монастырская тишина. Электричество не работало, и они оба включили свои фонарики. По крайней мере, здесь было тепло, впрочем, о причинах этого тепла думать не хотелось. Они находились на кухне, Бовуар задел за что-то ногой, и деревянный шкаф со столовыми приборами рухнул на пол. Воспитание настолько въелось в его кровь и плоть, что он с трудом сдержался, чтобы не начать подбирать все это.

– Николь! – прокричал Гамаш.

Молчание.

– Петров! – попробовал он еще раз.

Молчание. Только глухой рев, словно рычит какой-то голодный зверь. Они оба оглянулись. Дверь в соседнюю комнату была закрыта, но под ней виднелся мерцающий свет. Огонь приближался.

– Лестница на второй этаж там, – Бовуар показал на дверь.

Гамаш не ответил. Этого и не требовалось. Они слышали доносившийся до них снаружи голос Рут – заплетающимся от мороза языком она отдавала команды.

– Сюда. – Гамаш повел Бовуара в сторону от огня.

– Я тут нашел что-то. – Бовуар распахнул дверцу люка в полу кухни и посветил фонариком вниз. – Николь?

Ничего.

Он увидел лестницу и передал фонарик Гамашу, сам не веря, что делает это. Но он знал одно: чем скорее это закончится, тем лучше. Он перекинул ноги вниз, нащупал лестницу и стал быстро спускаться. Гамаш отдал Бовуару его фонарик и подсвечивал своим.

Это был погреб. Здесь стояли ящики с пивом «Молсон» и вином, ящики с картошкой, репой и пастернаком. Здесь пахло землей, пауками и дымом. Бовуар посветил фонариком в дальний угол и увидел медленно накатывающую на него волну дыма. Это движение почти завораживало. Почти.

– Николь? Петров? – прокричал он ради формальности, пятясь к лестнице.

Он знал: их здесь нет.

– Быстрее, Жан Ги! – встревоженно позвал Гамаш.

Поднимаясь по лестнице, Бовуар увидел, что дверь в соседнюю комнату дымится. Они знали, что вскоре все взорвется ярким пламенем.

Гамаш помог ему вылезти из погреба.

Шум нарастал, и пламя приближалось. Крики снаружи становились громче и еще истеричнее.

– У старых домов почти всегда есть вторая лестница, – сказал Гамаш, пробегая лучом фонарика по кухне. – Они обычно маленькие, и нередко их заколачивают.

Бовуар распахивал стенные шкафы, а Гамаш простукивал шпунтованные стены. Бовуар забыл, каким был дом его бабушки в Шарлевуа с крохотной потайной лестницей у кухни. Он не вспоминал об этом доме долгие годы. Не хотел вспоминать. Похоронил в глубинах памяти и не собирался откапывать, но вот он оказался в незнакомом доме, охваченном пожаром, и воспоминания решили вернуться. Они неумолимо накатили на Бовуара, как дым в подвале, медленно поглотили его, и он вдруг оказался в том самом доме, на той потайной лестнице, где он прятался от брата. Или думал, что прятался, пока ему не наскучило и он не попытался выбраться. Дверь была заперта снаружи. Там не было света, и внезапно он обнаружил, что там нет и воздуха. Стены сомкнулись, навалились на него. Лестница застонала. Дом, такой уютный и знакомый, внезапно напустился на него. Когда впавшего в истерику ребенка нашли и вытащили оттуда, его брат сказал, что это ужасная случайность, но Жан Ги никогда после этого не доверял дому и не простил брата.

В возрасте шести лет Жан Ги Бовуар навсегда запомнил, что нигде не бывает безопасно и никому нельзя доверять.

– Здесь! – закричал он, бросаясь в низенькую дверь.

Поначалу он принял ее за кладовку для метелок, но теперь в свете луча фонарика увидел лестничный пролет – крутые узкие ступеньки, ведущие вверх. Он посветил туда фонариком и увидел, что там закрытая дверца люка. Господи боже, пусть она будет закрыта, но чтобы только не заперта!