Сергей Майоров - Запасной инстинкт

— По делу все нормально.

— Ну, зачем вы так в штыки?

— Почему вы, депутат Семкин, оказываете давление на следствие?

— А кто со мной разговаривает, собственно?

— Начальник следственного комитета города Марченко. Так вам доложить? Я через неделю как раз приглашен на сессию горсовета. Там и расскажу о вашей чрезмерной заинтересованности.

— Я, извините, хотел лишь в двух словах.

— В двух? Пожалуйста: до свидания. — Марченко положил трубку. — Виктория Павловна, если еще кто-нибудь из народных избранников будет беспокоить, давайте им мой номер телефона. А если смелости хватит… Вы разговор хорошо запомнили?

— Да. — Вика улыбнулась.

— Выборы скоро. Вот и появилась у них откуда ни возьмись забота о людях.

Начальник встал с простенького кабинетного стула, хотел напоследок сказать что-то, потом передумал и махнул рукой.

— Давай, Виктория Павловна, работай.

После этого он поднялся в свой кабинет и сам позвонил Никитину.

К исходу дня стали очевидны три вещи. Во-первых, труп девочки был установлен. Истерзанным ребенком оказалась жительница того же района, в котором было совершено убийство Вирта. Имя тринадцатилетней Евы Милешиной вписалось кровавой строкой в список жертв садиста. В семь вечера девочка вышла из дома и направилась к подруге. В двенадцать часов ночи родители забили тревогу.

Идиот помощник дежурного по райотделу не принял заявку родителей о пропаже ребенка и сказал:

— Сейчас все они такие. Нагуляется и придет. Вот если и завтра не появится, тогда приходите.

К этому времени Ева Милешина была уже мертва. Родители опознали ее в морге по шраму на руке. Трехлетняя Ева нечаянно уронила себе на локоть горячий утюг.

Во-вторых, старушка не опознала мужчину, задержанного ДПС. Защищая закон, обязательно где-то его нарушишь. Так и сделал Черников. Вместо официального опознания он привез Мыскину в ГУВД, подвел к открытому кабинету и в щелку показал задержанного. Если бы старушка сказала, что он и есть, то можно было бы смело проводить законное опознание.

Но Мыскина посмотрела в просвет на мужика, прищурившись опытным взглядом бывшей вахтерши, потом протерла рукой глаза и заявила опешившему Черникову:

— Ты чего такой бестолковый? Я же сказала, у того глаза серые были. А у этого карие!

— Вы что, в глаза ему глядели с четвертого этажа на третий? — рассердился Черников. — Смотрите хорошо! Все тут — куртка, седоватый, черные штаны! Что еще надо?

— Вот бестолочь, а! — не унималась бабка. — Я же сказала, глаза серые!

— Но вы же еще говорили, мол, то ли серые, то ли зеленые! Может, карие?! Куртка, штаны!..

— Не он.

Черников плюнул. После такого провала было бы дико приглашать следователя для официального опознания. Он отвел бабку в дежурку и попросил отвезти ее домой при первом удобном случае. Вскоре гражданку Мыскину привезли на «Жигулях» патруля прямо к дому, и остаток вечера она гордо рассказывала соседкам, как ее привлекли органы для расследования убийства.

После этого Никитин велел Старикову зарядить за мужиком наружку и провести полную оперативную установку по домашнему адресу.

И, наконец, третье.

В деле появился некий фигурант по кличке Степной. Как бы ни развивались в дальнейшем события, он прямо или косвенно замешан в истории с камнями, образец которых Никитин обнаружил рядом с трупом. Камни старые, история тоже, а труп — только что образовавшийся. Кто он такой, этот Степной?

Есть ли смысл связывать воедино всю полученную информацию?

Сорокапятилетнего Матвеича в этом доме знали все. Данный фрукт был бомжем и ничуть этого не стеснялся. Однажды, когда он сидел под лестницей первого этажа, дверь в подъезд отворилась, и в нее с шумом ввалилась толпа во главе с Андреем Верником, проживающим в двенадцатой квартире. Сорокадвухлетний мужик вместе с холодным облаком улицы затащил за собой двух парней и трех девиц. Компания хохотала как безумная и почти валилась с ног от спиртного. По привычке Матвеич сжался и стал почти прозрачным. Крутых нервировать не стоит — дорого обойдется.

Но одна девица внезапно оторвалась от своего кавалера, пьяно ткнула пальцем в бывшего токаря и спросила:

— Ой, а кто это?

Верник нахмурил брови и уткнулся в бомжа точкой их пересечения.

— А-а! Да это наш Матвеич!

Тому сразу стало не по себе. Могут и побить.

Надежду в него вселил все тот же Верник, заявивший:

— Отстаньте. Он тут живет.

— А почему именно здесь? — пьяно покачиваясь, спросила одна из дам.

Вместо ответа Верник толчком направил их на верхний этаж к своей квартире, повернулся к Матвеичу и с улыбкой спросил, доставая из кармана куртки бумажник:

— Матвеич, «Пассат» мой постережешь? — Он протянул еще ничего не понимающему бомжу сотенную.

Матвеич мгновенно сконцентрировал свое внимание на купюре.

— Андрюша, кого покараулить? Ты только скажи. Я махом.

Верник от души рассмеялся, засовывая деньги в руку Матвеича.

— Машину мою, «Фольксваген»! Стоит у подъезда.

— Андрюша, без вопросов.

Со следующего дня жизнь бывшего слесаря стала входить в новую колею. Неожиданно начальник ЖЭУ, как-то стесняясь, предложил Матвеичу занять одну из кладовок в подвале дома, где тот жил, а потом и небольшой подработок — уборку снега перед домом. Довольно скоро Матвеич сделал у себя в подвале ремонт. Благодаря его почти золотым рукам в двух кладовых Верника, расположенных под подъездом, возникла очень неплохая по нынешним бомжовским меркам квартира. Жильцы несли ему пустые бутылки и мелочь. Вот именно поэтому Матвеич был бомжем и нисколько этого не стеснялся.

Но однажды раздался этот проклятый крик.

Так кричит человек, когда видит перед собой не смерть, а ее приход. Мужской голос был невероятно высоким.

Матвеич приподнялся на топчане и прислушался.

Тихо.

Матвеич отворил дверь и пошел к лестнице, ведущей наверх, в подъезд.

Две ступени, четыре…

Его ухо уловило какие-то чавкающие звуки. Бывший слесарь все понял, и ему стало жутко.

«Вернись обратно и крепко притвори за собой дверь!» — немедленно приказал ему внутренний голос.

Матвеич как под гипнозом продолжал подниматься по лестнице.

Вот она, полоска света в подъезде. Матвеич сам ввинчивал лампочки и следил, чтобы их не крали.

Сперва он заметил ноги. Они подергивались и слегка елозили по полу. Округлевшими от ужаса глазами бомж увидел густую лужу крови, расплывавшуюся под этими ногами.

«Спрячься!» — взмолилось нутро Матвеича.

Но он сделал шаг вперед и, когда ему открылась вся картина, остолбенел, уже не в силах более двигаться.

Его благодетель Верник лежал на спине и, уже будучи мертвым, в агонии сучил ногами. Лица Андрея видно не было, потому что на его животе сидел кто-то, закрывая спиной всю картину. Что именно происходило, обезумевший Матвеич не знал, точнее — не хотел думать об этом.