Сергей Майоров - Иллюзия смерти

Я отшвырнул палку в сторону и развернулся, чтобы выйти из здания.

Доска выпала из моих рук, ноги стали ватными, когда я понял, что нахожусь вдали от дома, в позабытой людьми лесопилке не один.

Прямо передо мной стоял высокий старик. Длинная борода его, белая как молоко, шевелилась на ветру, а на голову до самых ушей была натянута зеленая шляпа с обвисшими краями. В пиджаке на голом теле, мятых брюках и с трубкой в зубах, старик стоял в метре от меня и смотрел куда-то надо мной. Ничего более ужасного в своей жизни я не видел. Во мне колыхнулись воспоминания о книге, семнадцатая страница которой предвещала холодный озноб и тесноту мира. В руке его была тонкая, длинная, выструганная из дерева и черная от старости палка.

Мои губы стянуло от дурных предчувствий так, что во рту появился вкус черемухи. Хотелось убежать, еще больше — закричать, после заплакать, но я стоял и не шевелился. Старик вдруг вытянул руку и стал водить ею перед собой, как если бы находился в полной темноте. Вернуться из леса, где убили твоего друга, и встретиться с этим стариком — желал ли я лучшего для себя в этот день?

Старика я узнал. Он вошел в город вместе с табором. Но это почему-то не придавало мне сил, напротив, отнимало их.

— Кто здесь? — наконец-то произнес он почти шепотом, свистящим, как будто вырывавшимся из школьного горна.

— Я, — сказал я, набравшись мужества.

Старик тут же опустил голову.

— Скажи, мальчик, где я?

— В лесопилке.

— Я заблудился.

Как можно здесь заблудиться? Всего в нескольких сотнях метров — федеральная трасса. Рядом с нею табор. Если забраться на кучу опилок, то его запросто можно разглядеть. Если бы стена стояла, то видно бы не было. Но ее разобрали, поэтому табор заметен.

— Ты можешь отвести меня к дороге?

Я чувствовал себя не очень приятно, слушая старика. Я понимаю, когда отводят детей в детский сад. Но зачем провожать такого здорового старика? Я решил, что здесь кроется что-то неладное, и сделал шаг в сторону, чтобы обойти старика и сбежать.

Но он тут же оторвал палку от земли, коснулся ею моей ноги и сказал:

— Не бойся, мальчик, я слепой. Я ничего не вижу. — Старик вышел из темноты на свет и будто бы посмотрел на меня.

Его просьба не бояться произвела обратное действие. Увидев ужасные, большие, лишенные цвета глаза, я снова почувствовал слабость в ногах.

— У тебя есть спички?

Спички… спички…

— Мальчик?

О чем он меня спрашивает?..

Спички… Спички! Да, они у меня есть. Заходя вечером домой, я прячу их в подвале, а утром, выходя из дома, забираю. Иначе как прикажете разводить костер, чтобы жарить яйца, украденные из курятника, который стоит у дома баптистов Мироновых, или расплавлять свинцовые решетки автомобильных аккумуляторов?

Я сунул руку в карман, вынул коробок и протянул в сторону старика. Он долго водил рукой перед собой, чтобы на него наткнуться. В конце концов мне это надоело, и я тряхнул коробком. Спички глухо прошуршали, и он тут же их нашел.

— Если это лесопилка, значит, здесь есть лес? Здесь нельзя чиркать спичкой.

Я удивился. Как лес может быть в лесопилке? Лес — он растет в лесу.

— Здесь нет леса.

— Но все равно давай выйдем, — предложил старик и цепко схватил меня за руку.

«Как ловко вцепился», — подумал я, с головы до пяток наполняясь холодком.

Мы вышли на солнце, и он тут же принялся обстукивать землю вокруг себя.

— Покажи, где старик мог бы сесть. Я устал и больно ударил колено.

Это была приятная новость. Бегал я хорошо. Я потянул его к ржавому насосу и остановился рядом. Постучав по нему, старик сел, но руки моей не выпустил. Даже сидя, он был выше меня.

— Обещаешь, что доведешь старика до дома?

— А где ваш дом? — спросил я.

— Сейчас — у дороги.

— Обещаю.

Он отпустил мою руку и принялся выковыривать спичку из коробка.

— А почему сейчас? — спросил я, потерев одно колено о другое. — В вашем доме ремонт, и вы все выехали, чтобы не мешать строителям?

— У цыгана дом там, где он остановился, — чмокая губами, чтобы раскурить трубку, сообщил мне слепец.

— Как это?

Конечно, самым непонятным было, кто и зачем убил Олежку и Толика. Но и дед тоже выражался странно.

— Твой отец говорит, что у цыган нет родины, поэтому они бродят по стране как собаки. Он чуть-чуть прав, твой отец. Цыган ходит по земле. Но он не собака. И родина у него есть. — Старик постучал себя по впалой груди. — Вот здесь.

— Вы знаете моего отца? — Я был сильно удивлен.

— Нет, — подумав, ответил старик и посмотрел вверх, на солнце, не щурясь.

— Тогда откуда вам известно, что он говорит? — Мое удивление сменилось досадой.

— Так говорят почти все, кого мы встречаем. Чем твой отец хуже их?

Он меня запутал.

— Мой отец так не говорил.

— Значит, твой отец хороший человек, — заключил старик и качнул головой. — Цыган заблудился. А что здесь делал мальчик?

— Я искал доску.

— Зачем мальчику доска?

— Мы с Сашкой вырежем на ней ножиками «Олежка» и прибьем к березе.

Старик вынул изо рта трубку и дважды моргнул.

— Зачем мальчики это будут делать?

— Чтобы был памятник Олежке.

— Он умер? — Старик покачал головой и забормотал что-то на мешанине из русского и еще какого-то неизвестного мне языка. — Когда родители умирают — боль детям, когда дети болеют — боль родителям, когда дети умирают — родители уходят вместе с ними…

— Олежка не болел, — напрягшись, произнес я. — Его убили.

Я так внимательно наблюдал за реакцией старика, что у меня заболели глаза, но все равно ничего подозрительного не обнаружил. Слепой цыган снял шляпу, бросил под ноги, наступил на нее и топнул. Ветер шевелил его бороду и длинные волосы. Мне начинало казаться, что они живут сами по себе и остаются со стариком только потому, что привыкли к нему.

— У нас тоже умер мальчик, — тихо сказал он. — Но его не убили, он сам лишил себя жизни. Случайно. — Потерев шею черной узловатой ладонью, он вдруг заговорил решительно: — Не нужно писать на доске и прибивать к березе. Вообще ничего не надо. Вы его матери горя добавите. Память вот здесь. — Он завел ладонь за отворот засаленного пиджака и вдавил ее в левую половину груди.

— Вы меня отпустите? — неожиданно для себя спросил я.

Старик снова вынул изо рта трубку и посмотрел почти туда, где находилась моя голова.

— Почему ты так говоришь?

— Я боюсь, — признался я.

— Меня?

— Да.

Он подумал и протянул мне спички.

— Иди.

Я взял спички, медленно обогнул старика, потом прибавил шагу и вскоре вышел за ограду лесопилки. Вбежав на пригорок, я остановился и оглянулся. Слепой цыган сидел на насосе.

Он просил проводить его до табора. Но Олежку, наверное, тоже кто-то о чем-то просил. Усевшись и гоняя во рту былинку, я решил ждать. Сверху двор лесопилки был как на ладони. Когда солнце уже порядком нагрело мне голову, я спустился туда.