Деннис Лихэйн - Ночь – мой дом

Эта война шла из-за рома. Шла она, разумеется, снаружи, вызывая некоторый ужас общественности, но шла она и внутри, куда никто из общественности и не думал заглядывать, а если бы заглянул, то не стал бы проливать слезы из-за того, что здесь творится. Альберт Уайт, импортер виски с севера, решил расширить бизнес, занявшись еще и ввозом рома с юга, пока Мазо Пескаторе не вышел из тюрьмы. Тим Хики стал первой жертвой войны между Уайтом и Пескаторе. Но к концу лета число этих жертв уже достигло дюжины.

На фронте виски перестрелки происходили в Бостоне и Портленде, а также по проселочным дорогам, расходившимся от канадской границы. Водителей с товаром заставляли съехать с дороги в таких городках, как Массена (штат Нью-Йорк), Дерби (штат Вермонт), Аллагаш (штат Мэн). Иногда, чтобы захватить их машины, требовалось лишь избиение, хотя одного из самых быстрых шоферов Уайта вынудили встать на колени, прямо на землю, засыпанную сосновыми иголками, и отстрелили ему нижнюю челюсть, потому что он дерзил.

Что касается рома, то битва велась за то, чтобы не пропускать его. Грузовики с ним перехватывались на южных подступах — от Северной и Южной Каролины до Род-Айленда. Машины сводили на объездные дороги, шоферов убеждали покинуть кабину, и гангстеры Уайта поджигали эти грузовики. Грузовики с ромом пылали, точно погребальные ладьи викингов, подсвечивая желтизной ночное небо на много миль вокруг.

— У него где-то есть большой схрон, — произнес Мазо во время их очередной прогулки. — Он хочет обескровить Новую Англию, оставить ее без рома, а тогда он сам въедет на белом коне — ее спаситель, со своим собственным запасом.

— У кого хватит глупости его снабжать? — Джо знал о большинстве южнофлоридских поставщиков.

— Это совсем не глупо, — возразил Мазо. — Это умно. Я бы тоже так поступил, если бы мне пришлось выбирать между прытким ловчилой вроде Альберта и стариканом, попавшим за решетку еще до того, как царь упустил Россию.

— Но у вас повсюду глаза и уши.

Старик кивнул:

— Да, но это не совсем мои глаза и не совсем мои уши, раз они не связаны с моими руками. А власть — в моих руках.

В ту ночь один из тюремщиков, состоявший на жалованье у Мазо, проводил свободное время в одном из бутлегерских баров в Саут-Энде. Он вышел оттуда с женщиной, которую никто раньше не видел. Настоящая красотка и явно профессионалка. Через три часа тюремщика нашли на площади Франклин-Сквер, он сидел на скамейке с перерезанным кадыком, мертвее Томаса Джефферсона.

Тюремный срок Мазо истекал через три месяца, и положение Альберта, похоже, становилось все более отчаянным, что делало происходящее все более опасным. Не далее как вчера вечером Бойда Холтера, лучшего фальшивомонетчика Мазо, вышвырнули из небоскреба Эймс-билдинг.

Люди Мазо ответили взрывом одного из множества заведений, использовавшихся Альбертом для прикрытия, — мясной лавки на Мортон-стрит. Парикмахерская и галантерея, располагавшиеся по сторонам мясной лавки, тоже сгорели дотла, а нескольким машинам, оказавшимся рядом, выбило стекла и содрало краску.

Пока — никаких победителей, лишь много беспорядка и неразберихи.

Бредя по стене, Джо и Мазо остановились полюбоваться громадной оранжевой луной, поднимающейся над фабричными трубами, над полями, засыпанными золой. Мазо передал Джо очередной сложенный листок бумаги.

Джо уже больше не смотрел на них, он просто складывал их еще пару раз и прятал в прорезь, которую проделал в подошве. До ближайшей встречи с отцом.

— Разверни, — велел Мазо, прежде чем Джо убрал бумажку в карман.

Джо покосился на него. От луны здесь было светло, как днем.

Мазо кивнул.

Джо повертел бумажку в руке, большим пальцем отвел ее верхний край. Сначала он даже не понял, что означают эти два слова:

Брендан Лумис.

— Прошлой ночью его арестовали, — произнес Мазо. — Избил одного типа возле магазина «Филен». Потому что оба хотели купить одно и то же пальто. Потому что он дикарь и ничего не соображает. У жертвы имеются друзья, так что эта правая рука Альберта Уайта в ближайшее время не вернется к его туловищу. — Он посмотрел на Джо, кожа его казалась оранжевой в лунном свете. — Ты его ненавидишь?

— Конечно, — ответил Джо.

— Вот и хорошо. — Мазо похлопал его по локтю. — Отнесешь эту записку отцу.

В нижней части сетки, разделявшей Джо и его отца в комнате для свиданий, имелось отверстие, достаточно большое, чтобы просовывать в него записки с той или с другой стороны. Джо должен был положить записку Мазо рядом с отверстием и слегка подтолкнуть, но он не мог заставить себя поднять эту бумажку, лежавшую у него на колене.

Отцовское лицо в это лето сделалось каким-то полупрозрачным, словно луковая кожура, и вены у него на руках непонятно почему проступали очень ярко — ярко-голубые, ярко-алые. Под глазами залегли мешки, плечи ссутулились, волосы поредели. Он выглядел на все свои шестьдесят, даже, пожалуй, старше.

Но в то утро его глаза цвета бутылочного стекла отчасти наполнились былой энергией, как и его речь.

— Никогда не догадаешься, кто приезжает к нам в город, — проговорил он.

— Кто?

— Твой брат Дэнни собственной персоной.

Ага. Тогда понятно. Возлюбленный отпрыск. Блудный сын.

— Дэнни приезжает? А где он был?

— Где он только не был! — ответил Томас. — Прислал мне длиннейшее письмо, которое пришлось читать целых пятнадцать минут. Он побывал в Талсе, в Остине, даже в Мехико. Недавно, судя по всему, посетил Нью-Йорк. А вот завтра прибывает в наш город.

— С Норой?

— Ее он не упоминает, — произнес Томас тоном, который показывал, что и он предпочел бы ее не упоминать.

— Он не пишет, зачем приезжает?

Томас покачал головой:

— Просто сообщил, что будет здесь проездом. — Он замолк, оглядывая стены, точно никак не мог к ним привыкнуть. Может быть, так и есть. Да и кто бы привык, кроме тех, кому приходится. — Ты справляешься?

— Ну, я… — Джо пожал плечами.

— Да?

— Стараюсь, папа. Стараюсь.

— Что ж, это все, что тебе остается.

— Ну да.

Какое-то время они смотрели друг на друга сквозь сетку, и потом Джо все-таки отважился поднять записку над коленом и протолкнуть ее отцу.

Отец развернул ее, прочел имя. Несколько долгих мгновений Джо не уверен был даже, что дышит. А потом…

— Нет.

— Что?

— Нет. — Томас толкнул записку обратно по столу. И повторил: — Нет.

— Мазо не любит слова «нет», папа.

— Значит, теперь он для тебя «Мазо».

Джо не ответил.

— Я не наемный убийца, Джозеф.

— Они же не этого просят, — возразил Джо. И тут же подумал: или этого?

— Интересно, когда твоя наивность станет непростительной? — Отец с силой выпустил воздух через нос. — Если они дали тебе имя человека, который находится в полицейском изоляторе, это означает: они хотят, чтобы этого человека нашли повесившимся в своей камере или застрелили в спину якобы при попытке к бегству. Поэтому, Джозеф, учитывая то невежество, которое ты, похоже, сознательно проявляешь в подобных вопросах, я хотел бы кое-что тебе сказать, а ты, будь любезен, выслушай меня внимательно.