Николай Леонов - Волчий билет

— Не понял, господин генерал-лейтенант, но буду стараться, — ответил Гуров, даже не взглянув на генерала.

— И еще! Тебя выдвигают на генеральскую должность с немедленным присвоением звания. Заместителем начальника Управления собственной безопасности. Через некоторое время ты станешь начальником управления, а вскоре заместителем министра. — Орлов натужно хохотнул.

— Прекрасно, господин генерал-лейтенант, только это вряд ли, — ответил, не моргнув глазом, Гуров.

— Сначала ты закончишь начатое тобой дело, затем на переговоры к министру.

— Слушаюсь. Я занимаюсь своим делом, дальше посмотрим. Разрешите идти? — Гуров вытянулся.

— Не разрешаю! Мне приказано получить ваше принципиальное согласие и доложить по инстанции.

— Петр, я никогда не буду работать в Управлении собственной безопасности по очень простой причине. Моя психическая и нервная система совершенно не годится для подобной работы.

— Ты можешь работать, зная, что рядом предатель? — Генерал взглянул испытующе.

— Я же работаю, Петр. — Гуров пожал плечами. — Или мы сегодня узнали о коррупции?

— Я не хочу тебя отдавать. — Орлов вздохнул. — Но выбора у тебя нет. Либо ты переходишь в управление с повышением, получаешь генерала, либо отправляешься на пенсию. Таково распоряжение министра.

— Хорошо, — согласился Гуров. — Я заканчиваю дело по самоубийству, секте и прочее и ухожу на пенсию.

— Не валяй дурака, Лев Иванович, — вмешался в разговор Станислав. — Мы уже раз уходили, не получается, не будем снова смешить людей. Ты родился сыщиком.

— Извини, Станислав, я сказал и ходов назад не беру. — Гуров достал сигареты, отошел к своему любимому месту у окна, закурил. — Как ни печально, друзья, но все в жизни кончается.

— Я знал, что ты не согласишься, но не думал, что сдашься без боя, — в голосе Орлова звучало разочарование. — Ты хорошо подумал? Я говорю с тобой совершенно официально.

— Подумал как умею, — Гуров начал раздражаться. — Кончай, Петр, всем больно.

Орлов снял трубку, соединился с заместителем министра, сказал:

— Сожалею, Алексей Алексеевич, но, как я и предполагал, Гуров отказывается категорически.

— Пусть зайдет, — ответил Бодрашов.

— Простите, не имеет смысла, — начал говорить Орлов, но генерал-полковник уже положил трубку.

— Я не девушка, меня незачем уговаривать, и к Алексею Алексеевичу я не пойду, — сказал Гуров. — Разрешите идти работать?

— Лева, генерал нормальный мужик, но он ходит под министром, будь человеком, я тебя прошу. По-человечески прошу. — Орлов встал, протянул руку. — Сходи, заканчивай с монахом и сдавай дела Станиславу.

— Это вряд ли, — улыбнулся Крячко. — У каждого характер, только у Станислава крем-брюле? Не прощаюсь окончательно, еще увидимся. — Он кивнул и, не ожидая Гурова, вышел из кабинета.

— Сделаешь? — Орлов пожал Гурову руку.

— Сделаю, мой генерал. — Сыщик ответил на рукопожатие и тоже вышел.

— Ну-ну, — пробормотал Орлов. — Думаешь, самый умный. Ну-ну, — и начал насвистывать какую-то веселую мелодию.

Гуров вежливо поклонился секретарше, пересек приемную и без стука вошел в кабинет заместителя министра.

— Здравия желаю, господин генерал-полковник, — сказал сыщик, подходя к столу. — Только не стоит меня уговаривать, тратить слова и время.

— Вы меня с кем-то путаете. Лев Иванович, — сухо ответил хозяин, жестом указывая на кресло и подвигая пепельницу. — Мне не нужны офицеры, которых можно уговорить. Я пригласил вас лишь для того, чтобы сказать: вы совершаете ошибку. Признаться, я считал вас умнее.

— Все мы ошибаемся, Алексей Алексеевич. Я ведь тоже считал себя умнее. — Гуров опустился в нелюбимое, слишком низкое и мягкое кресло и внимательно посмотрел в глаза генералу. — Могу доложить, наша разработка несчастного случая с молодыми людьми конкретных результатов не принесла. Так что Сергееву придется смириться с мыслью, что его сын погиб в результате несчастного случая. Лично я убежден, что имело место самоубийство. Генерал-лейтенант Орлов приказал закончить работу и сдать дела.

Бодрашов кивнул, смотрел на Гурова внимательно, испытующе, будучи уверенным, что сыщик не закончил. Иначе бы он сюда просто не явился.

— Алексей Алексеевич, я бы больше вам ничего не сказал, но без вашей помощи мне не обойтись, — продолжал Гуров.

— У вас есть замечательное качество — вы блестяще умеете раздражать людей, наживать недругов, — сказал генерал-полковник.

— Что выросло, то выросло, — продолжал Гуров, не обращая внимания на неласковый тон хозяина. — Я мент, всю жизнь отдал нашему делу. Я считаю создание Управления собственной безопасности делом крайне необходимым. Но мы, россияне, извечно запаздываем, видимо, нам необходимо преодолевать трудности. Сыщик Гуров при его репутации в нашей конторе, в генеральской форме и на предлагаемой должности — лишь еще один чиновник, пишущий бессмысленные бумажки. Я сделаю все от меня зависящее, чтобы найти коррупционера, найти голову, а не хвост, и тогда вы, уважаемый, не взыщите и постарайтесь меня прикрыть. Иначе сыщика Гурова посадят в тюрьму.

Гуров встал, вытянулся, смотрел Бодрашову в глаза.

— Дело по выявлению монаха и сбору доказательств может продолжаться и месяц, и полгода. Я ухожу и либо не вернусь никогда, либо приду, когда окажусь в безвыходном положении, и попрошу вашей помощи. Разрешите идти?

Хозяин вытащил свое мощное тело из-за стола, проводил полковника до двери, как-то неловко похлопал его по плечу и довольно сухо сказал:

— Удачи.

Семья Зуевых походила на миллионы других молодых семей, населяющих столицу могущественной державы, именуемой СССР. Миша и Маша учились в одном из многочисленных вузов, на четвертом курсе пошли в загс, сыграли скромную студенческую свадьбу и поселились в одной из двух небольших комнат, которые занимала мать Миши. Отца его никто не помнил, в, семье его имя не упоминалось. Как и положено, через год Маша родила мальчика, которого в честь деда назвали Тихоном.

Маша родила не потому, что хотела ребенка, а просто так, забеременела и родила, обычное дело. Как и в подавляющем большинстве подобных случаев, бабушка приняла на руки младенца, как на Руси исстари принимают свою судьбу, не ропща, обычное дело. Миша и Маша нормально окончили институт, пошли работать в одно КБ, получили полагающиеся сто двадцать рублей и стали жить дальше. Они знали, что у них растет сын, так как ночами он порой плакал за стеной да бабушка настырно требовала на внука денег. Родители деньги давали, и мальчик не умер, рос, с возрастом плакать перестал, вел себя тихо, почти не разговаривал, но Маша и Миша не обращали на такие мелочи внимания. Супруги походили друг на друга не только именем, но и внешностью, как походят платья фабрики “Большевичка” и ботинки “Скороход”. Прикрыть тело можно, отличить друг от друга нельзя. Миша, как муж-кормилец, давал частные уроки, семья не голодала, жили в одной квартире четверо, никто никого не любил, каждый выполнял свои обязанности по мере сил, а на любовь смотрели в кино, изредка читали в книжках. В общем, обыкновенная советская семья.