Виктор Пронин - Каждый день самоубийство

– Вообще-то да, – Анатолий был озадачен. – Получается, что с женщиной... Я и не подумал.

– Твой брат ее не любил?

– Не то чтобы не любил... Остерегался. Он будто какую-то опасность в ней чуял... Иногда даже робел... – Анатолий вздохнул, оглянулся на дверь, стараясь не встретиться взглядом с Деминым. Но все-таки поднял глаза и посмотрел жалко и беспомощно... – Я как-то подкатился к ней... Ну а почему бы и нет? Я неженатый, она тоже свободная... Девушка красивая... С красивыми всегда все и случается – и хорошее и плохое... А с дурнушками – никогда ничего. Живут всю жизнь спокойно, сплетничают, завидуют, толстеют... и все...

– Влюбился? – спросил Демин.

– А куда деваться? Тут никуда не денешься! Под одной крышей живем, как семья, можно сказать. Не очень дружная, но семья...

– И ничего не вышло?

– Не вышло. – Анатолий растерянно улыбнулся. – Сказала она мне вроде того, что, мол, надо свой шесток знать... Да я и сам понимал, что Наташа – не моего пошиба девка. А чем, думаю, черт не шутит, и попер... В общем, получил от ворот поворот. А Васька как узнал, что она меня отшила, обидно ему показалось. Будто она и его мордой в грязь ткнула...

Демин представил себе эту жизнь в коммунальной квартире, где бок о бок живут чужие друг другу люди, словно сведенные вместе ради жестокого опыта – узнать, что из этого получится. Их различие, неприятие друг друга, все их столкновения, привязанности, чувства, ссоры заносятся в какие-то ведомости, отчеты, сводки. А люди живут, привыкнув, а может, попросту смирившись, и уже готовы показаться друг другу сонными, с помятыми лицами, не в самых лучших нарядах, а то и вовсе без нарядов... А эти их мимолетные, равнодушные и напряженные встречи в тесном, заставленном дряхлыми вещами коридоре, пропахшем жареной картошкой, луком, обувью, мылом. И вот здесь появляется Селиванова – яркая, нарядная, словно бы из другого мира, появляется только для того, чтобы переночевать и снова уйти в сверкающий красками, чувствами, возможностями мир, который был недоступен и поэтому особенно привлекателен для остальных жильцов...

Демин представил, каким жалким и обойденным судьбой чувствовал себя Анатолий, когда, придя вечером со смены и отмыв руки от въевшегося черного мазута, надев свежую сорочку, которую сам накануне выстирал, повязав случайный, несуразный галстук, толкался в коридоре, надеясь встретиться с ней, переброситься словом, улыбкой, посторониться, пропуская ее – о боже! – в туалет или в ванную, и ждал, ждал, ждал хоть какого-нибудь поощряющего жеста, взгляда...

Конечно, ей льстила его робость, преданность, какой бы она ни была. Это всегда лестно. Влюбленность, даже прячущаяся, униженная, дает женщине силы радоваться жизни и любить. Любить кого-то другого. Но она не откажется иметь поклонника, готового на любую услугу...

– Послушай, Толя, – обратился к парню Демин, – а скажи, Селиванова не давала тебе никаких поручений?

– Поручений? А почему вы решили, что она...

– Нет-нет, погоди. Я ничего не решал. Возможно, она тебя предупредила, чтобы ты никому не говорил, поскольку это для нее очень важно. Понимаешь? Я не настаиваю, что дело было именно так, но в порядке бреда могу я предположить? Могу. Так вот, теперь можешь говорить откровенно. Моя задача – найти причину самоубийства, если это действительно самоубийство, найти людей, которые довели ее до состояния, когда смерть кажется лучшим выходом...

– Понимаю, – перебил Анатолий. – Поручения были. Несложные, нетрудные... Просила она меня не то два, не то три раза коробки отвезти по одному адресу.

– Коробки? Какие?

– Дорогие игрушки. Японские, западногерманские. В комиссионках по полторы тыщи. По две. По три...

– А куда отвозил?

– Мужику одному...

– Адрес помнишь?

– Нет, но показать могу. И как звать его, помню – Григорий Сергеевич. Маленький, шустрый, суетливый какой-то.... Все лебезит, а потом вдруг возьмет и похамит. Манера такая. Дескать, я вон какими делами ворочаю, а ты, мразь вонючая, получай трояк за услуги. И уж радости у него при виде этих коробок! А как-то рюмочку поднес. Оказалось – самогонка. Тыщами ворочает, а самогоночкой балуется. Но как я понял, держит ее для угощения не очень почетных гостей. Стоит у него в шкафчике и кое-что поприличнее.

Демин ссутулился на кухонной табуретке, зажав, как и Анатолий, ладони коленями. Значит, появляется некий гражданин по имени Григорий Сергеевич, самодовольный человечек, балующийся самогонкой и импортными магнитофонами. А Селиванова? При чем тут Селиванова? Запуталась девчонка? Или запутали?

– Послушай, Толя, а кто привозил коробки сюда? Наташа?

– Не знаю, не видел.

– А этого любителя сивухи узнаешь?

– Хоть в двенадцать ночи. Почти лысый, животик выпирает, брюхатенький мужичок, и моргает, будто веки у него снизу вверх ходят, как у петуха.

Внезапно дверь распахнулась, и на кухню вошел Василий. Лицо его от возмущения пошло красными пятнами, а дышал он так, будто на пятый этаж бегом взбежал.

– Что?! – заорал он, остановившись перед Деминым. – Расколол парня, да?! Расколол! Так я и знал! Ах, твою мать, ты ведь упекаешь его! Толька! Я ли тебе, дураку, не говорил? Посидеть захотелось?

– Заткнись, – тихо сказал Анатолий.

– Что?! А ну повтори!

– Я сказал, чтобы ты заткнулся.

– Расколол? – повернулся Василий опять к Демину. – Доволен?!

– Очень, – Демин поднялся. – Да, я доволен разговором с вашим братом. Он оказался честным и порядочным человеком. Как я понял, эти качества не вы ему привили. Может, лучше сказать иначе – вы из него эти качества еще не вытравили. Трусоват твой старшой-то, – с улыбкой сказал Демин Анатолию. – Ишь запаниковал как... Ну ладно, братишки, не скучайте. Из дому не уходите пока, вдруг понадобитесь...

– А ему, – агрессивно начал Василий, кивнув головой на младшего брата, – сухари сушить?

– Можно повременить, – улыбнулся Демин.

– Мои показания вас не интересуют?

– Вы хотите сказать что-нибудь существенное?

– Да нет... Я вообще...

– А-а, – разочарованно протянул Демин. – Вообще мы поговорим как-нибудь после.

Обыск в комнате Селивановой еще продолжался. Криминалист в творческом волнении расставлял на столе американские сигареты, японский зонтик, бутылку шотландского виски, стакан с тяжелым литым дном. Понятые сидели на диванчике, им давно наскучили нехитрые обязанности, и слесарь с дворничихой вполголоса толковали о ремонте парового отопления, о лифте, о начальнике жэка, которому ничего не стоит человека обидеть, о каком-то хаме, повадившемся выкидывать мусор из окна...

– Странная была студентка эта Селиванова, тебе не кажется? – участковый кивнул на раскрытый шкаф, в котором висели две шубейки, небрежно брошенные, лежали две пары заморских сапог, песцовая шапка...