Аркадий Вайнер - Город принял

— Это осложняет дело, — сказал Стас. — Парни так уверенно опознали его… и все пустое. Алиби…

— Выходит, они ошиблись?

— Трудно сказать… — Стас покачал головой. — Уж больно они в него вцепились… Тут что-то не то. Пошли к нему?

— Куда — в больницу?

— Ну да. Ты мне как доктор можешь понадобиться, особенно если он «горбатого лепит».

— Горбатого лепит? — не поняла я.

— Ну да, это они так говорят.

— А что это такое?

— Ну, значит, «туфту гонят», — серьезно ответил Стас.

— Стас, не морочь голову, — рассердилась я. — Что это такое?

— Ну очень просто — это когда «фуфель заправляют»… — Здесь Стас не выдержал и расхохотался: — Чуден и непонятен язык наших клиентов. В данном случае меня интересует, не врет ли Вышеградский насчет болезни, не обманывает ли врачей и нас с тобой, не симулирует ли. Ясно?

— Вот теперь ясно. А куда надо идти?

— К счастью, рядом. Вернее, напротив — участковый сообщил, что он лежит в Екатерининской больнице. Так что машина нам не понадобится…

Отпустив дотерпевших пообедать и строго-настрого предписав им явиться минут через сорок в вестибюль больницы, Стас галантно взял меня под руку и вывел в Каретный переулок.

— Странный все-таки народ эти жулики, — сказал он, после того как мы прошагали минуты две молча. — Даже ученые сколько лет над ними бьются, а понять не могут…

— Чего не могут понять ученые? — спросила я. — Психологии или…

— Ну, всех этих проблем. Одни ученые формулируют так: «Преступление не вознаграждается».

— То есть не стоит овчинка выделки?

— Примерно. По всей, так сказать, сумме результатов. И не только тогда, когда вместо вожделенного кошелька карманник получает пять лет. Затраты нервов, постоянный страх и тому подобное…

Об этом стоило расспросить подробнее, но пока что я поинтересовалась:

— А что говорят другие ученые?

— Другие смотрят на это дело с меньшим оптимизмом. Англичанин один, Эйсенк, прямо заявил: для добывания денег преступление открывает куда более широкие перспективы, чем труд. Правда, мне кажется, что их английские жулики — ребята куда более основательные, чем наши, и «добывание денег» понимают как хороший счет в банке. А наши охломоны накопительством обычно не занимаются: все идет на пропой души… Вот и рассуди…

Нас остановила женщина, которая вела за руку мальчугана лет восьми в круглых очках:

— Не скажете, где здесь детский шахматный клуб?

— Н-не знаю, — сказал Стас.

Не слушая ответа, женщина спросила:

— А как туда пройти?

Стас ухмыльнулся, показал в сторону Страстного бульвара:

— Вот пройдете сквериком, потом налево, а там спросите…

Я возмущенно дернула его за рукав:

— Как тебе не стыдно, ты же культурный человек!

Стас с сомнением покачал головой, сказал со своей обычной мальчишеской усмешкой:

— На мне культурный слой — два сантиметра…

Доспорить не пришлось, потому что мы вошли в вестибюль Екатерининской больницы, где Стас очень быстро получил для нас белые халаты и пропуска. По светлой широкой лестнице поднялись на второй этаж, прошли в хирургическое отделение: как мне объяснил Стас, у Вышеградского была язва желудка.

— Рад вас видеть, старший лейтенант, — непринужденно сказал Стасу худощавый паренек с живыми черными глазами, лежавший на ближайшей к двери кровати.

Стас придвинул мне стул, а сам уселся на краешке постели и сказал:

— Во-первых, я уже давно капитан; во-вторых, не обманывай, пожалуйста: вовсе ты не так уж обрадовался.

— А я думал, вы меня навестить пришли вместе со своей любимой девушкой, — разочарованно сказал Вышеградский. — Варенья принесли домашнего, конфет «Огни Москвы» — вы ведь знаете, как я люблю сладкое!

И в словах его прозвучал очевидный намек на какие-то обстоятельства, только им одним известные. Впрочем, потом Стас мне рассказал, что года четыре назад он встретил Вышеградского в кафе «Шоколадница» и тот широким жестом послал ему на стол бутылку дорогого коньяка и букет роз для его девушки; и как Стасу было неловко и неудобно объяснять девушке, не знавшей о его профессии, почему он не может принять столь любезный и красивый подарок.

А сейчас Стас только улыбнулся, залез в карман и протянул Рудику ириску:

— На тебе сладкого, а за это расскажи мне, как ты вчера «постирал лохов» в магазине «Ява».

— Капитан, как не стыдно: за какую-то ириску вы хотите получить рассказ товарища Шейнина, а может, еще и получше!

Стас сказал укоризненно:

— Марчелло, когда это меня интересовали рассказы? Мой любимый жанр — чистосердечные признания!

— А когда это вы от меня получали чистосердечные признания? — в тон ему быстро ответил Рудик.

— В прошлый раз, например, — равнодушно сказал Стас, а Рудик засмеялся:.

— Так в прошлый раз меня лохи завалили, наглухую…

— Значит, ты все-таки думаешь, что в этот раз я пришел тебя по-семейному навестить, с гостинцами, — ухмыльнулся Стас.

Вышеградский задумчиво почесал подбородок, предположил:

— Вы явились… как это у вас называется… меня прощупать. Но я чист как ангел, на мне железное алиби по любому делу. И я лежу себе в коечке и тихо напеваю: «Ах, васильки, васильки, много мелькает их в поле…» О-очень жалостливая песня, правда, мадам? — впервые обратился он ко мне.

— Я что-то не помню, — растерявшись, сказала я. Лицо у этого парня было сухое, жесткое, но когда он открывал в улыбке ослепительные зубы, на щеках появлялись очаровательные девичьи ямочки, а глаза светились тепло и мягко — безусловно в нем было какое-то непонятное обаяние, так и тянуло в чем-нибудь ему довериться. И наверное, поэтому я спросила: — А чем вы больны, Вышеградский?

— У меня болезнь профессиональная, — горько сказал Рудик. — Язва желудка — как следствие очень нервной работы. Да и вообще…

— Поплачься, поплачься, — снова усмехнулся Стас.

— Тяжелая наследственность, раннее сиротство, три судимости…

— Сиротства, слава Богу, не было, а судимости… Эх, вспоминать неохота! А все оттого, что я неудачник с самого рождения. Представляете, мадам, уже в родильном доме у меня украли клеенчатую бирку, на которой были обозначены мои фамилия, возраст, а главное — пол! И с тех пор я мучаюсь по белу свету…

Я захохотала, и на сумрачном лице Рудика тоже промелькнула тень улыбки, но Стас недовольно покосился на меня, и я умолкла, а он сказал:

— Во сколько у вас здесь, в больнице, прогулка?

Рудик помотал головой:

— В четыре, допустим, но…

— Давай только сразу условимся, — перебил Стас. — Ложные показания допустимы только в отношении фактов, которые я не могу проверить!

— М-да-а, я только хотел сказать, что прогулкой не пользуюсь, — огорчился Рудик.

— Ну вот и не надо говорить неправду, — сказал Стас. — Я тебе сейчас коротенько расскажу насчет вчерашнего, если что не в цвет, ты меня поправишь.