Аркадий Вайнер - Город принял

Тупые неинтеллигентные лица, несет перегаром, все вываляны в грязи. Крепкие парни, не занятые ничем мозги. Видимо, им надо занять чем-то руки. Тихонов присел к столу, вытянул длинные ноги, закурил и с видимым интересом спросил:

— Как бились, добры молодцы, двое на двое?

Все четверо разом вскочили с лавки, загалдели и также разом по команде дежурного вернулись на место.

— Сидеть! Отвечайте на вопросы по очереди! Вот ты, молодой человек, расскажи, как отличился…

Он обратился к худощавому парню с острым злым лицом, меньше всех причастному к драке — у него только куртка была порвана. Коричневая синтетическая куртка на рыбьем меху — эрзац дубленки. А остальные медленно заплывали багрово-синими фингалами — у одного под глазом, у другого под скулой, у третьего с распухшим ухом и треснувшей красно-грязной губой, — на подбородке. И как это ни странно — трое с разбитыми рожами, именно из-за синяков, ссадин и выволоченности в грязи, выглядели как-то особенно устрашающе.

А худощавый парень молчал. На его длинной жилистой шее прыгал кадык, большой, костистый, как коровий мосол. Парень судорожно-всхлипывающе вдыхал воздух, будто собирался сказать нам нечто такое, чего мы в жизни не слыхали.

— Сколько выпили? — спросил я его.

— Да я трезвый! — сиплым петушиным голосом выкрикнул он и посмотрел на меня с ненавистью. Известная песня.

— Это вопрос второй, — кивнул я. — Меня интересует — сколько выпили?

— Тогда я не буду говорить! — сказал парень с вызовом и отвернулся.

А Тихонов негромко рассмеялся и развел руками — мол, принципы надо уважать! И спросил остальных:

— Ну, а вы тоже трезвые?

Верзила пробурчал:

— Приняли мы, конечно, маленько. Так ведь тихо, мирно. Что, нельзя, что ли? Мы же отдохнуть культурно, может, хотели. — И повторил: — Что, нельзя, что ли?

— Нельзя, — отрезал я. — Если вы после этого деретесь на улице, то нельзя!

— Так мы и не дрались, он, гад, сам к нам привязался, — гундосил второй.

— Ну, естественно, не дрались, — замечает дежурный. — В библиотеке заседали. Вон два свидетеля рассказывают, что вы все четверо культурно отдыхали…

Сбоку сидят женщина и старик, похожий на дворника. У женщины на лице написано большое нетерпение вступить в разговор, все раскрыть правосудию — как что было, кто виноват, кого следует наказать. С этими бабками-свидетельницами — ух, морока!

Но дежурный и сам их навидался на своем долгом веку и, как опытный дирижер, в последний миг коротким жестом успевает остановить ее: «Вас еще спросят!»

Действительно, глупость какая — почему же им было не пойти в библиотеку? Или в кино? Или с девчонками на танцы? В театр? В гости? Почему надо было надрызгаться как скотам и драться около кинотеатра «Уран»?

— Ну, хватит жеманиться, красны девицы! Давай рассказывай, как было дело, — велел я одному из избитых, тому, что помоложе.

— Да как, как… — начал он плаксиво. — Шли мы, как говорится, спокойненько после работы, промеж себя разговариваем, никого не трогаем. Этот — навстречу. Колька ему говорит: «Дай прикурить, друг…»

— А он мне папироской в рыло! — с визгом орет Колька, лопух с разбитой губой. — Вона, след остался! И нагло мне так еще смеется, хлебало щерит: что, мол, словил свой кайф?… Он, гад, думал, что я один…

Тихонов взял со стола рапорт дежурного, бегло просмотрел, спросил у худощавого:

— Что, Овечкин, правду они говорят?

Овечкин быстро и зло зыркнул на них:

— Врут! Все врут они, шпана подзаборная!

— Ну, конечно, они шпана, — заметил я — А ты Эйнштейн. Что дальше происходило?

Колька, шепеляво шлепая губой, которая все больше походила на велосипедную шину, сбивчиво повествовал:

— …Тут я, конечно, его оттолкнул, а он ка-ак развернется! Ка-ак даст! Ребята подбежали, а он, паскуда, и их стал месить приемами. Навтыкал нам, а тут граждане набежали, милиция на машине…

— Дал, значит, прикурить? — серьезно спросил Тихонов, продолжая просматривать документы и вещи, которые отобрали у задержанных.

— Он мне всю челюсть своротил! — со слезой сказал верзила.

Я спросил у женщины-свидетельницы:

— А вы с самого начала драку видели?

— А как же! Разумеется! — Я только сейчас разглядел, что в руках у нее не муфта, а крошечный угольно-черный шпиц. — Мы гуляли с Тэсей вечером, вышли из Даева переулка, тут я и вижу, как этот юноша, — она показала на Овечкина, — вдруг размахнулся и ударил рукой по лицу одного из этих молодых людей. Тот закричал что-то, я не поняла, подбежали два других, или, может быть, они уже стояли рядом, я не придала тогда этому значения, и снова этот юноша их как-то очень беспощадно ударил, раз-раз, может быть, чем-то… не знаю чем… и они повалились, тогда первый из них снова встал и сказал что-то, и снова его свалил юноша…

— Спасибо, вы нам очень помогли, — остановил я ее.

И тут Овечкин шагнул к ней и свистящим шепотом спросил:

— Что же вы такое говорите, гражданочка? Вы же меня в тюрьму сажаете!

— Сядь на место! — оборвал его дежурный, а свидетельница, испуганно отодвигаясь в угол, забормотала:

— Что видела, то и говорю! Ишь, какой дерзкий!..

А дворник был в полудреме:

— Да, да, да… Дрались они все… Ну и, понятное дело, матерились… все… Кто ж их разберет — кто к кому пристал?… Не наше это дело… Мое дело — в свисток посвистеть, милиция разберет… А вы тута все люди грамотные, образованные, властью назначенные, вы все по справедливости и разберете… Однако тощий этот здорово их отделал… Злой, видать, парнишка, в драке умелец…

Тихонов спросил у Овечкина:

— А вы, юноша, откуда и куда путь держали?

— Я тоже из Даева переулка вышел, дом семь, со стройки. Монтажник я, — ответил он тихо.

— Монта-а-жник! — протянул дежурный. — Финку носит. Под пиджаком была…

— Ах, так даже! — сказал я. — Что же, придется оформлять…

— Где финка-то? — спросил Тихонов у дежурного. — Покажите, я ведь тоже любопытный.

Дежурный кивнул на сверток: в носовой платок утянуты ключи, документы, тощий бумажник, ледериновый футляр с финкой — тоненьким анодированным ножичком с пластмассовой ручкой.

— Ваша? — поинтересовался Тихонов.

— Моя, — упрямо крикнул парень.

— А зачем же вам финка? — спрашивает Тихонов.

И тут выдержки у парня не хватило, он отбросил свой неприступный вид и дрожащим голосом сказал:

— Да разве вы не видите… товарищ?… Какая это финка? Это же сувенир, бумагу резать, мне девушка подарила…

Я подошел к Тихонову, отозвал его в сторону и негромко сказал:

— Это действительно никакая не финка. Просто дежурный, наверное, не слышал о существовании ножей для бумаги…

— Да, — кивнул механически Тихонов.

— Но это не имеет значения. Я не знаю, что непонятного усмотрел в этом случае Севергин — дело ясное, как репа. Чистая «хулиганка», двести шестая, часть вторая. Их надо отправить в КПЗ, а дело возбудит завтра райотдел…