Вячеслав Денисов - Дежурные сутки

— Так поступать может только отъявленный мерзавец! — возмущался Ширшов, подскакивая на переднем сиденье и ковыряясь мизинцем в ухе.

Леха, проснувшийся после первого крика лидера АС/ДС — «йййяяя-а-а-а!!!», с одурелыми глазами гнал «УАЗ» по кочкам. Дорога к поликлинике напоминала рокаду. В девяносто третьем году городские власти, естественно, в последних числах ноября, решили дорогу отремонтировать. Часть асфальта была из дороги изъята, в результате чего путь сообщения от отдела до больницы стал напоминать взлетную полосу аэродрома на Перл-Харборе после налета японских бомбардировщиков. Потом то ли с битумом проблемы начались, то ли с армянами, но с того времени дорога, если ее можно назвать дорогой, не изменилась.

— А если бы я умер во сне?! — продолжал шипеть следователь. — От разрыва сердца!

— Зато как быстро мы выехали, — парировал Марк.

После битвы со свирепым балабаном опергруппа напоминала группу туристов, попавших в автомобильную катастрофу. У Лехи запекся на щеке тройной шрам, у Гурта была разорвана на макушке фуражка. Несмотря на мухобойку, сокол сумел укусить за шею Ширшова, а Кравцову предмет контрабанды ловко сделал затяжку на свитере. Она была длиной сантиметров двадцать, и, когда опер втянул нитки обратно, на рукаве его свитера образовалось пятно, напоминающее заросший после масштабного ожога шрам.

На улице было уже светло, люди торопились на работу, стараясь по пути забросить своих детишек в детсады, проснувшиеся бродячие собаки проводили ревизию мусорных баков на закрепленной территории, а медленно поднимающее свою махину солнце обещало повторение вчерашнего дня — жару и безветрие.

Дорогу в поликлинику любой сотрудник ОВД района мог найти с закрытыми глазами, потому что именно оттуда с раздражающем постоянством «прилетали» сообщения врачей о случившихся жизненных недоразумениях. Недоразумениях, связанных с повреждением живой человеческой плоти. Будь то попытка суицида, ножевое ранение или падение на голову случайному прохожему ящика с рассадой помидоров. Все это фиксировалось и незамедлительно передавалось в ближайший райотдел. Ближайшим райотделом по отношению к поликлинике № 15 был тот, представители которого уже въезжали в ворота больницы. Это была опергруппа Ширшова. Все для всех было привычно, обыденно. Для всех, за исключением Кравцова. По дороге он был готов выскочить из машины и побежать впереди нее. Это желание опера было вполне объяснимо. Потерпевшей была Максейкина Марина Валентиновна, тысяча девятьсот семьдесят третьего года рождения. Если верить сообщению, которое принял помощник Буркова, она была доставлена в больницу из киоска на улице Василевского в пять часов ноль пять минут с проникающим ножевым ранением в грудную клетку. Тяжесть раны усугублялась большой кровопотерей.

Для Кравцова не было сомнений в том, что попытка убийства Маринки — это продолжение истории с исчезнувшим трупом…

Забежав в палату, он увидел ее. Казалось, она спала. Желтое осунувшееся лицо, черные круги под глазами и мотки проводов и шлангов, опутавших полуобнаженное тело. Сколько такого рода картин перевидал Марк, но сейчас перед ним на узкой больничной койке лежала та, кому Марк никогда не желал зла. Его работа, как и работа врача, предусматривала совершенно спокойное и рассудительное отношение к трупам и полутрупам. А ежедневные встречи с чужой и своей смертью превращали спокойное отношение просто в равнодушное. Никаких эмоций, только рационализм и логика.

Кравцов был подавлен не потому, что Маринка была единственным и чуть ли не главным свидетелем этой истории, он убивался из-за того, что ему было искренне жаль девчонку, по воле случая ставшую пешкой в жестокой игре низких человеческих характеров.

— С ней сейчас нельзя разговаривать, — предупредила медсестра, видя, как Кравцов, взяв в углу стул, усаживается рядом с кроватью. — Да и вряд ли что она вам сможет пояснить…

Марк почувствовал полную беспомощность и вину, простить которую ему сможет только один человек. Этот человек сейчас лежал перед ним. Если бы!.. Если бы Марк смог бы вернуть время хоть на один час назад!.. Если бы он сразу догадался!.. Ведь ничего же не стоило поработать головой!!! С ней бы ничего не случилось…

— Она будет жить?..

— Сейчас об этом говорить рано… — вздохнула медсестра. — Кем она вам приходится?

Опер поднял голову и бессмысленным взглядом, словно не понимая вопроса, уставился в медсестру.

— Что?..

— Я спросила, кем она вам приходится. Так убиваться милиционер может только по родственнику. Поверьте, я здесь шестой год работаю и знаю…

— А я — девятый год в милиции. — Марк встал со стула и поправил на плечах халат, который ему успела набросить медсестра перед входом в палату. — Она мне — никто. Просто потерпевшая. Если придет в себя, позвоните, пожа…

— Марк… — послышалось за спиной опера.

Кравцов резко развернулся.

Максейкина полуоткрытыми глазами смотрела в потолок.

— Марк, прости…

Опер бросился к кровати, откидывая в сторону стул.

— Марина, все нормально! Все будет хорошо! — Не чувствуя бессмысленности своих фраз, Кравцов вытаскивал из заднего кармана джинсов листок бумаги. — Ты еще поработаешь! Можешь торговать самогоном, сколько хочешь! Золото скупай! Слова не скажу!

Уголки губ Максейкиной, преодолевая немыслимый путь в один миллиметр, растянулись в улыбке.

— Ты такой же чокнутый, как восемь лет назад…

— Ей нельзя разговаривать! — напомнила сестра.

— Она больше не будет! — пообещал Кравцов. — Максейкина, я тебе сейчас покажу одну фамилию. Если этот человек виноват во всем, просто моргни два раза. Хорошо?

И Марк поднес к лицу девушки листок, указав нужное место.

— Это тот человек? Мариша, скажи, это тот человек? Это — тот? Тот или нет?!

Ее глаза на секунду помутнели и превратились в два глубоких голубых озера. Одна за другой по щеке скатились две слезинки…

— Все! — скомандовала медсестра. — Ступайте! Я вам запрещаю общение!

— Ты, Маринка, главное — не волнуйся! — тарабанил Кравцов, выталкиваемый медсестрой. — Все будет о'кей! Работу тебе толковую подыщем! С мужиком нормальным познакомим!

Сотрудница поликлиники уже стала применять борцовские приемы, чтобы вытолкать из палаты цепляющегося за дверь Кравцова.

— Я еще на свадьбе твоей погуляю!.. — уже в коридоре крикнул Марк.

Подойдя к столу дежурной медсестры, он тяжело опустился на стул и некоторое время тупо смотрел прямо перед собой. Потом, в ожидании Ширшова, который отбирал объяснение у врача «Скорой помощи» по поводу состояния раненой, взял со стола журнал сообщений, который этот врач забыл на столике и, скорее повинуясь привычке лезть куда не просят, чем по необходимости, стал его перелистывать.