Элизабет Джордж - ПРЕДАТЕЛЬ ПАМЯТИ

По-прежнему не произнося ни слова, Джил помогла жениху выбраться из машины, а затем собрала его покупки с заднего сиденья. Наверное, было бы разумнее оставить их в «хамбере», ведь предназначались они для Кэтрин. Но поскольку будущее родителей Кэтрин вдруг стало таким неопределенным, у Джил возникло смутное, но безошибочное ощущение, что будет лучше, если она отнесет пакеты в квартиру Ричарда. Она сгребла их и вынула из машины. Вместе с вещами в ее руках оказалась и причина их спора — рамка с фотографией.

Ричард сказал, протягивая здоровую руку:

— Давай я помогу тебе. Дай мне что-нибудь понести.

— Сама справлюсь, — ответила она.

— Джил…

— Я справлюсь.

С пятью пакетами в руках она зашагала к Бреймар-мэншнс — обветшалому зданию, ставшему для нее еще одним напоминанием о том, как часто она шла на компромисс в отношениях с будущим мужем. «Кто захочет жить в таком доме? — задавалась она вопросом. — Кто захочет купить квартиру в здании, которое вот-вот развалится? Если мы с Ричардом будем дожидаться, пока кто-нибудь купит его квартиру, чтобы начать думать о жилище для нас троих, то еще долгие годы у нас не появится ни собственного дома, ни собственного сада. Нашей семье и нашей Кэтрин негде будет жить. Может, именно этого он и добивается?»

Он ведь не стал жениться после Юджинии, продолжала размышлять Джил. Прошло двадцать лет после их развода — шестнадцать? восемнадцать? о, да какая разница! — а он так и не впустил в свою жизнь другую женщину. И сейчас, в этот самый день, в этот вечер, когда он сам чуть не погиб, он думает о ней. О том, что с ней случилось, и почему, и что он должен сделать, чтобы предотвратить опасность, нависшую… над кем? Не над Джил Фостер, не над его беременной подругой, не над их нерожденным ребенком, а над его сыном. Над Гидеоном. Ох этот его сын! Его проклятый сын!

Ричард догнал ее уже на крыльце перед дверью в подъезд. Он открыл замок и толкнул дверь, чтобы Джил могла войти в неосвещенный вестибюль. Потрескавшаяся плитка на полу, заплесневелые обои, отклеившиеся от вечно сырых стен… Еще ужаснее показалось Джил отсутствие лифта. Вместо лестничной площадки имелся только небольшой поворот узкой лестницы на тот случай, если кому-то захочется отдохнуть во время подъема по крутым ступеням. Но Джил отдыхать не хотела. Она поднялась на второй этаж, оставив жениха далеко позади.

Когда Ричард наконец добрался до своей квартиры, его дыхание было тяжелым и частым. Раньше Джил горько раскаялась бы в том, что не помогла ему подняться, ведь в его распоряжении были лишь шаткие перила, а с лангетой на ноге и гипсом на руке подниматься было крайне неудобно. Но сейчас она решила, что этот урок пойдет ему на пользу.

— В доме, где я живу, есть лифт, — заявила она. — Когда люди подыскивают себе жилье, они всегда хотят, чтобы лифт был. И кстати, сколько ты надеешься получить за свою квартиру? За мою дадут в несколько раз больше, ты сам это знаешь, и мы сразу сможем купить дом. Наш дом. А уж потом у тебя будет масса времени, чтобы отремонтировать твою квартиру перед продажей, потому что без ремонта она вообще никогда не продастся.

— Я совершенно без сил, — сказал Ричард. — Я не могу продолжать этот разговор.

Он протиснулся мимо нее к двери в квартиру. Джил воскликнула:

— Как это удобно!

Они вошли внутрь, и Ричард закрыл дверь. В квартире горел свет. Ричард нахмурился, проковылял к окну, выглянул наружу.

— Ты никогда не продолжаешь разговоры, которых хотел бы вовсе избежать.

— Это неправда. Ты ведешь себя неразумно. Сегодня ты перенесла шок, у нас обоих был шок, и теперь наступает реакция. Когда ты съездишь домой, отдохнешь…

— Не говори мне, что делать! — пронзительно закричала Джил. В душе она и сама понимала, что Ричард прав, что она ведет себя неразумно, но уже не могла остановиться. Каким-то образом все невысказанные сомнения, которые возникали у нее в последние месяцы, перемешались с ее тайными страхами, и внутри у нее все кипело, как вредоносный газ, ищущий любое отверстие или щель, чтобы вырваться наружу. — До сих пор ты все делал по-своему. Я уступала тебе во всем. Теперь все будет по-моему.

Он остался стоять у окна.

— Неужели мы дошли до такого из-за старой фотографии? — Он протянул руку к Джил. — Тогда отдай ее мне. Я хочу уничтожить ее.

— Я думала, ты хотел отдать ее Гидеону! — взвизгнула Джил.

— Хотел, но раз из-за нее у нас возникают такие проблемы… Отдай мне ее, Джил.

— Нет. Я отдам ее Гидеону. Тебе же всегда важен был только Гидеон. Как Гидеон чувствует себя, что он делает, играет ли он на скрипке или не играет. Он стоит между нами с самой первой нашей встречи… о боже мой, мы даже встретились благодаря ему! Я вовсе не желаю смещать его с пьедестала, что ты! Ты хотел, чтобы Гидеон получил эту фотографию, и он ее получит. Мы прямо сейчас позвоним ему и скажем, что она у нас.

— Джил, не будь идиоткой. Я не говорил ему, что ты знаешь о его страхе сцены. Если ты позвонишь ему насчет фотографии, он подумает, что я его предал.

— Ты уж выбери что-нибудь одно, дорогой. Он хотел фотографию сестры, и он получит ее сегодня же. Я сама отвезу ее.

Она сняла с телефона трубку и стала набирать номер.

— Джил! — сказал Ричард и стал приближаться к ней.

— Что ты хочешь мне отвезти, Джил? — спросил Гидеон.

Они разом повернулись на звук его голоса. Гидеон стоял в дверях гостиной, в полутемном коридоре, ведущем в спальню и кабинет Ричарда. В одной руке он держал конверт, а в другой — открытку с цветами. Лицо его было серым, глаза обведены кругами бессонницы.

— Что ты хочешь мне отвезти? — повторил он.

12 ноября

Вы сидите в кожаном кресле своего отца, доктор Роуз, и наблюдаете за мной, пока я, запинаясь, перечисляю чудовищные факты. На вашем лице, как всегда, сохраняется выражение заинтересованности в том, что я говорю, но в нем нет осуждения. Ваши глаза светятся сочувствием, которое превращает меня в ребенка, ищущего утешения.

Да, вот во что я превратился: я звоню вам и плачу, умоляю, чтобы вы немедленно встретились со мной, утверждаю, что больше нет никого, кому я мог бы доверять.

Вы говорите: «Приходите в мой кабинет через девяносто минут».

Такая вот точность. Девяносто минут. Я хочу знать, что вы такое делаете, из-за чего я не могу увидеть вас сию минуту.

Выговорите: «Успокойтесь, Гидеон. Погрузитесь в себя. Дышите глубже».

«Мне нужно увидеть вас сейчас!» — кричу я.

Вы говорите, что сейчас вы со своим отцом, но встретитесь со мной сразу, как только сможете. Вы говорите: «Если вы приедете раньше, чем я, то подождите на крыльце. Девяносто минут, Гидеон. Вы сможете это запомнить?»

И вот вы здесь, и я рассказываю вам все, что вспомнил о том ужасном дне. Заканчиваю я словами: «Разве можно было забыть все это? Какое же я чудовище, если не смог запомнить ничего из случившегося тогда?»