Патриция Корнуэлл - Последняя инстанция

— Анна, а почему ты сюда переехала? — ни с того ни с сего переключаюсь на эту тему.

— Куда именно? Почему я живу в этом доме? — Она внимательно меня изучает.

— В Ричмонд.

— Тут все просто: по любви. — Это прозвучало безо всякой интонации, непонятно, что подруга чувствует.

Ночь входит в свои права, и за окном холодеет. Большие ботинки капитана хрустят по снежному насту.

— А что за любовь такая? — любопытствую я.

— К человеку, который оказался напрасной тратой времени.

Марино стучит по порожку, отряхивая снег. Забирается в подрагивающий пикап, который ревет как внутренности огромного корабля, изрыгая выхлоп. Ведь спиной чувствует мой взгляд — и все равно изображает, будто остается в неведении и его это нисколечко не волнует. Захлопнул дверь и приводит своего бегемота в движение. Огромные шины плюются снегом: машина отъезжает. Анна закрывает входную дверь, а я стою в проходе и молча смотрю перед собой, потерявшись в водовороте мыслей и чувств.

— Давай-ка устраиваться, — предлагает она, касаясь моей руки.

Прихожу в себя.

— Разозлился как черт.

— Хорошо, что не наоборот, а то как бы не заболел. Для него злиться и грубить — нормальное состояние.

— Сердится на меня из-за покушения. — Я безмерно устала. — Почему-то у всех я виновата.

— Ты просто вымоталась. — Она останавливается в прихожей, слушая, что я отвечу.

— Я теперь должна перед всеми извиняться за то, что кому-то вздумалось на меня напасть? — Возмущение перекипает через край. — Я что, напрашивалась? Что-то не так сделала? Ну да, открыла ему. Никто не совершенен, но ведь обошлось же? Все живы-здоровы, так в чем проблема-то? Зачем на меня всех собак вешать?

— Да никто на тебя собак и не вешает, — отвечает Анна.

— Чем я виновата?

— А ты считаешь себя виноватой? — Внимательно изучает меня; выражение на ее лице правильнее всего охарактеризовать словом «рентген». Она будто просвечивает меня насквозь, до самых косточек.

— Нет, конечно, — отвечаю. — Я тут вообще ни при чем.

Анна закрывает дверь на засов, включает сигнализацию и ведет меня на кухню. Пытаюсь вспомнить, когда я ела последний раз и какой теперь день недели. Наконец доходит: суббота. Я ведь уже несколько раз об этом спрашивала. С тех пор как я чуть не погибла, прошло двадцать часов.

Стол накрыт на двоих, на плите дымится большая кастрюля с супом. Чувствую запах печеного хлеба. Неожиданно накатывает тошнота, и в то же время просыпается волчий аппетит. Впрочем, несмотря на все это, рассудок регистрирует одну деталь: если Анна ждала и Люси, почему приборов только два?

— Когда Люси возвращается в Майами? — Анна словно мысли мои прочла. Поднимает крышку и помешивает суп длинной деревянной ложкой. — Что тебе налить? Виски будешь?

— Да, обязательно.

Вытаскивает пробку из бутылки виски и разливает ее драгоценное розовое содержимое по граненым хрустальным стопочкам, заполненным кусочками льда.

— Не знаю, когда Люси ждут. Понятия не имею, честно. — Я начинаю рассказывать то, чего Анна, возможно, не знает: — У АТФ в Майами одна операция прогорела, плохо дело вышло. Завязалась перестрелка. Люси...

— Да-да, Кей, я помню. — Анна протягивает мне выпивку. Временами, даже когда она совершенно спокойна, ее голос выражает нетерпение. — Об этом трубили в «Новостях». И я тебе звонила, помнишь? Мы разговаривали про Люси.

— Ах, ну да, — пробормотала я.

Анна усаживается на стул прямо передо мной, кладет локти на стол и, склонившись вперед, внимательно слушает. На удивление подтянутая женщина, высокая и крепкая, этакая Лени Рифеншталь, которую не страшат годы. Синий спортивный костюм подчеркивает потрясающие васильковые глаза, серебристые волосы зачесаны назад в аккуратный конский хвост, затянутый черной вельветовой лентой. Наверняка не скажу, делала ли она подтяжку лица и вообще прибегала ли к помощи пластической хирургии, хотя подозреваю, что современная медицина имеет некоторое отношение к ее внешности. Анна легко сойдет за пятидесятилетнюю женщину.

— Я так понимаю, Люси приехала к тебе погостить, пока ведется расследование по тому делу, — рассуждает она. — Представляю, какая у них там волокита.

Облава прошла хуже не бывает. Люси убила двух членов международной группы, занимавшейся контрабандой оружия, которая, как мы теперь уверены, связана с криминальным семейством Шандонне. А также она непредумышленно ранила Джо, руководительницу отдела по контролю за оборотом наркотиков. И ее любовницу. Так что «волокита» — еще мягко сказано.

— Ты вряд ли в курсе того, что случилось с Джо, — рассказываю, — ее партнером по ХИДТА.

— Просвяти-ка, что это.

— Зона интенсивного оборота наркотиков. Группа, составленная из нескольких правоохранительных структур, которые занимаются расследованием особо тяжких преступлений. АТФ, ДЕА [5], ФБР, — объясняю ей. — В ту провальную операцию, две недели назад, Джо прострелили ногу. Позже выяснилось, что пуля была выпущена из пистолета Люси.

Анна слушает, потягивая виски.

— Люси нечаянно подранила Джо, и, разумеется, это отразилось на личных отношениях, — продолжаю я. — А они и без того были очень напряженными. Сказать по правде, что там у них, я теперь не знаю. Но Люси здесь. И думаю, до конца праздников пробудет в городе.

— А я ни сном ни духом, что они с Джанет расстались, — замечает Анна.

— И довольно давно.

— Как жаль. — Она искренне расстроена. — Мне очень нравилась Джанет.

Опускаю взгляд, смотрю в суп. Мы о Джанет уже давно не разговаривали. Это тема закрытая. Мне Джанет сильно не хватает, я до сих пор считаю, что она очень по-взрослому влияла на мою племянницу. И если уж быть до конца откровенной, я Джо недолюбливаю. Не знаю отчего — скорее всего просто потому, что она не Джанет.

— А Джо сейчас где? В Ричмонде? — Анна жаждет подробностей.

— Знаешь, вот что забавно. Она — девчушка из наших мест, хотя с Люси и познакомилась довольно далеко отсюда. Встретились в Майами по работе. Думаю, Джо поживет у родителей, в Ричмонде, пока не поправится. Не спрашивай меня, как там все обстоит. Родители у нее христиане-фундаменталисты и не слишком одобряют образ жизни дочурки.

— Да, Люси умеет находить на свою голову неприятности, — совершенно справедливо замечает Анна. — Пальба сплошь и рядом. У нее прямо рок какой-то — стрелять в людей. Спасибо хоть опять грех на душу не взяла.

Тяжесть в груди не отпускает. Кажется, кровь течет по жилам жидким металлом.

— Что у Люси за пристрастие такое — убивать? — докапывается подруга. — Свежий инцидент — довольно серьезный повод для беспокойства. Если, конечно, верить всему, что вещают с голубого экрана.

— Я телевизор вообще не включала. Не знаю, что там они заливают. — Потягиваю выпивку и снова думаю о сигаретах. Сколько раз в своей жизни пыталась бросить...