Патриция Корнуэлл - Последняя инстанция

Не знаю, да мне и безразлично.

— А вы, как я погляжу, довольно близкие подруги, — добавляет гость.

Не пойму, то ли он сказал это для красного словца, то ли выуживает информацию.

— Анна преданный и надежный товарищ.

— Она о вас прекрасного мнения. Собственно говоря, к чему я и клоню, — продолжает он. — По-моему, вы сейчас в отличных руках.

Мне донельзя противно, что Райтер считает, будто я в чьих-то руках, как пациент на койке, о чем я ему не преминула сказать.

— Ах, ну да. — Он тем временем рассматривает холсты, развешанные на бледно-розовых стенах, художественное стекло, скульптуры и мебель. — Тогда, надо думать, вы никогда не вступали в профессиональные отношения?

— В прямом смысле нет, — раздражаюсь я. — Сеансов я не брала.

— Она никогда не выписывала рецептов? — вкрадчиво продолжает он.

— Что-то не припомню.

— Надо же, Рождество на носу. Невероятно. — Райтер вздыхает, отвлекшись было на реку, а затем возвращает все свое внимание ко мне.

Как в таких случаях выражается Люси, он похож на шута в своих зеленых шерстяных штанах на пуговицах а-ля баварский бюргер, заправленных в резиновые, подбитые овчиной боты на толстой подошве. Кофта из шотландки застегнута на пуговицы по самый подбородок. Из его облика складывается впечатление, что джентльмен еще не решил, что ему сегодня делать: то ли заняться альпинизмом в Альпах, то ли в гольф сыграть на шотландском лужочке.

— Итак, — говорит он, — пожалуй, настала пора поведать, что меня сюда привело. Пару часов назад позвонил Марино. В деле Шандонне возникло непредвиденное развитие обстоятельств.

Меня словно ножом пырнули. Какое предательство, ведь мне Марино и словом не обмолвился! Даже не потрудился узнать, как я сегодня себя чувствую.

— Попытаюсь изложить все наилучшим образом. — Райтер кладет ногу на ногу и кротко опускает руки на колено. В свете лампы сверкнули два кольца: обручальное и кольцо выпускника Виргинского университета. — Кей, я уверен, вы знаете, что известия о происшествии в вашем доме и последующем аресте Шандонне распространяются в СМИ с бешеной скоростью. Заметьте, с бешеной. Наверняка вы следите за выпусками новостей и сумеете оценить всю значимость того, что я намерен сейчас изложить.

Страх — занимательное чувство. Я не устаю его изучать и часто привожу в пример ситуацию, когда вы резко перед кем-то вырулили и тут же притормозили — так работает страх. Панический ужас мгновенно сменяется гневом, человек, которого вы подрезали, жмет на клаксон, делает непристойные жесты или, в наши дни, палит из пистолета. Я полностью, без запинки преодолела этот путь: острый приступ страха сменился яростью.

— За выпусками новостей я намеренно не слежу и уж точно не собираюсь оценивать всю их значимость, — отвечаю я. — Я не ценю беспардонных покушений на свою частную жизнь.

— Убийства Ким Льонг и Дианы Брэй привлекли широкое внимание общественности, но покушение на вас — нечто беспримерное, — продолжает Райтер. — Надо полагать, вы не читали утреннюю «Вашингтон пост»?

Молча гляжу на него, закипая от негодования.

— На первой полосе — Шандонне на каталке завозят в машину «Скорой помощи», из-под простыни торчат волосатые плечи, как у длинношерстной собаки. Разумеется, лицо перебинтовано, и все равно можно вообразить, насколько это гротескное зрелище. Бульварная пресса тоже внакладе не осталась. Вы бы видели заголовки! «Оборотень в Ричмонде», «Красавица и Чудовище» и остальное в том же духе. — В его тоне сквозит такое презрение, будто чувства вообще вещь непристойная, и у меня волей-неволей перед глазами возникает картина, как он занимается любовью с женой. Представляю: прокурор сношается в носках. Секс он скорее всего считает грязным действом, первобытным судьей от биологии, который берет верх над его высшим "я". У нас ходят слухи, будто в туалете он принципиально не пользуется писсуаром или унитазом в присутствии посторонних. Мытье рук для него превратилось в настоятельную необходимость. Все это крутится у меня в мозгу, по мере того как он сидит, такой правильный, и пересказывает отрывки из публичного разоблачения, которое мне учинил Шандонне. Уши вянут.

— Вы не знаете, фотографии моего дома где-нибудь фигурируют? — через «не хочу» спрашиваю я. — Вчера вечером, когда я отъезжала от дома, рядом крутились фотографы.

— Ну, вообще-то мне доподлинно известно, что где-то в вашем районе летали вертолеты. Кто-то рассказывал, — отвечает он, и у меня моментально закрадываются подозрения, что прокурор опять наведывался к моему дому и видел все собственными глазами. — Снимали с воздуха. — Райтер смотрит на парящие за окном снежинки. — При такой-то погоде не полетаешь. Охранники на въезде довольно много машин разрулили. Пресса, любопытствующие. Неожиданно получилось, но сейчас вам всего лучше пожить у доктора Зеннер. Забавно все-таки мир устроен. — Он снова отводит взгляд на реку. Над водой нарезает круги стая диких гусей, будто ожидая разрешения диспетчера на посадку. — В обычной ситуации я бы не советовал вам возвращаться домой до суда.

— До суда? — перебиваю его.

— Если бы суд состоялся здесь... — Он подводит меня к следующему откровению, и я рефлекторно понимаю, что речь идет о смене места действия.

— Вы хотите сказать, что суд, вероятнее всего, состоится не в Ричмонде? И как понимать «в обычной ситуации»?

— Я к тому и веду. Марино звонили из прокуратуры Манхэттена.

— Сегодня утром? Так это и есть обещанный поворот событий? — Я окончательно сбита с толку. — А Нью-Йорк-то тут при чем?

— Решение было принято пару часов назад. Дело передано начальнице отдела по расследованию преступлений на сексуальной почве, некой Хайме Бергер. Причудливое имечко. Вы, возможно, о ней слышали. Не удивлюсь, если вы даже знакомы.

— Нет, лично мы не встречались, — отвечаю я. — Хотя я действительно о ней наслышана.

— Два года назад, пятого декабря, в пятницу, — продолжает Райтер, — в Нью-Йорке, на квартире в районе пересечения Второй авеню и Семьдесят седьмой, в Верхнем Ист-Сайде, было обнаружено тело двадцативосьмилетней афроамериканки. Очень скоро открылось, что эта женщина работала телевизионным метеорологом... э-э, вела прогноз погоды на Си-эн-би-си. Наверное, вы слышали об этом деле?

Сами собой просыпаются ассоциации.

— Рабочий день у них начинается рано, и когда она не объявилась на телестудии и трубку не подняла, кто-то догадался ее проведать. Жертву звали, — Райтер вынимает из заднего кармана брюк крохотную записную книжку в кожаном переплете и начинает листать страницы, — ...звали Сьюзан Плесс. Так вот, покойную обнаружили в собственной спальне, на коврике у кровати. Одежда выше талии содрана, лицо так сильно изувечено, будто несчастная попала в авиакатастрофу. — Он поднимает на меня взгляд. — Буквально: «авиакатастрофа». Подозреваю, Бергер так выразилась в разговоре с Марино. А вы как это называете? Помните дело, когда пьяные подростки устроили гонки на пикапе и какой-то парень в самый неподходящий момент решил высунуться из окна? И встретился с деревом?