Патриция Корнуэлл - Последняя инстанция

— Те самые злодеи? Которым от вас что-то нужно, как вы говорите?

— Они, они! Как же вы не понимаете? Убили моего брата и знали, что я обязательно за ним приеду.

— А они странные, эти ваши «друзья», вам не кажется, сэр? Вбили себе в голову, что, узнав из выброшенной газеты о каком-то трупе, вы решите, что это ваш Томас, украдете паспорт с бумажником и немедленно двинетесь в Ричмонд.

— Они знали, что я приеду. Я любил своего брата. Он единственный относился ко мне по-человечески. Мне обязательно надо было узнать, что произошло. Ради папы. Бедный папочка.

— А как же ваша мать? Она что, нисколько не огорчилась бы, узнав о смерти Томаса?

— Она так много пьет...

— Ваша мать алкоголичка?

— Сколько ее помню, она всегда пьяна.

— Каждый день?

— Изо дня в день, изо дня в день. А потом срывается на всех или плачет.

— Вы с ней не живете — и все-таки знаете, что она регулярно, изо дня в день пьянствует?

— Мне Томас рассказывал. Она такая с самого моего рождения. Мне всегда говорили, что моя мать — пьянчужка. И когда я захаживал в дом, она была под градусом. Мне даже кто-то сказал, что моя болезнь вызвана тем, что, вынашивая меня, она предавалась своему пагубному пристрастию.

Бергер вопросительно переводит на меня взгляд:

— Такое возможно?

— Фетальный алкогольный синдром? — размышляю я. — Вряд ли. Хотя при хроническом алкоголизме матери врожденное слабоумие и физические уродства — обычное дело, и гипертрихоз в этом случае еще меньшее из зол.

— Однако это не мешает ему искренне считать ее виноватой.

— Не исключено, — соглашаюсь я.

— Понятно, почему он ненавидит женщин.

— Если подобного сорта ненависть вообще можно оправдать, — отвечаю я.

На пленке Бергер снова допрашивает Шандонне на предмет его предполагаемого звонка в здешний морг.

— Значит, вы пытались связаться с доктором Скарпеттой по телефону, но не смогли. Что потом?

— На следующий день, в пятницу, я сидел в своем номере в мотеле и услышал по телевизору, что убили еще одну женщину. На этот раз какую-то полицейскую шишку. В экстренном выпуске новостей показывали дом погибшей, а потом подрулила черная машина — как сказали, автомобиль судмедэксперта. Той самой доктора Скарпетты. Ну и я сразу же решил поехать. Хотел дождаться ее и поговорить наедине. Взял такси и отправился туда.

Тут феноменальная память его подводит. Он не помнит ни фирму, владеющую такси, ни цвет машины, у него даже выскочило из головы, не был ли водитель чернокожим. Скажу вам, что процентов восемьдесят ричмондских таксистов — афроамериканцы. Шандонне утверждает, что, пока его везли на место преступления — адрес он узнал из «Новостей», — передали очередной экстренный выпуск. Граждан попросили проявлять бдительность: убийца, вполне возможно, страдает редким заболеванием, с которым связана его очень необычная внешность. И дали описание гипертрихоза точь-в-точь как у Шандонне.

— Теперь не остается ни малейших сомнений, — продолжает он. — Они расставили ловушки, и теперь весь мир считает, что я убил этих несчастных из Ричмонда. Меня охватила паника, сижу на заднем сиденье такси и пытаюсь сообразить, что же делать. Спрашиваю у таксиста: «Ты не знаешь доктора, о которой только что говорили? Скарпетта?» Тот ответил, что в городе ее все знают. Я спросил, где она живет, — мол, путешествую и хотел бы увидеть местную знаменитость. Мы доехали до ее коттеджного городка, но внутрь попасть не получилось, поскольку там ворота и охрана. Только мне непременно надо было ее найти. Я вышел из такси, не доезжая до места несколько кварталов. Решил разыскать доктора во что бы то ни стало, пока еще не поздно.

— Для чего не поздно? — спрашивает Бергер.

— Пока еще кого-нибудь не убили. Я должен зайти к ней и как-то убедить открыть дверь, чтобы спокойно переговорить. Боялся, что следующей будет она. Понимаете, у них такая схема. В Париже случилось все то же самое. Эти люди уже покушались на судмедэксперта, на женщину. Хорошо, хотя бы ей повезло.

— Сэр, давайте не будем отклоняться от темы. Сейчас мы говорим о том, что произошло здесь, в Ричмонде. Расскажите, что было дальше. Итак, пятница, семнадцатое декабря, позднее утро. Что вы делали после поездки на такси? Чем занимались остаток дня?

— Скитался по округе. Наткнулся у реки на заброшенное здание и зашел внутрь укрыться от непогоды.

— Вы знаете, где находится этот дом?

— Точно не скажу, где-то по соседству.

— Рядом с коттеджным городком, где живет доктор Скарпетта?

— Да.

— Вы сможете найти тот дом, где вы пережидали непогоду, сэр?

— Он не достроен. Очень большой. Особняк, где пока никто не живет. Я его узнаю.

Бергер обращается ко мне:

— Тот самый, где он предположительно обитает с тех пор, как прибыл в Ричмонд?

Киваю. Знаю этот дом. Думаю, несчастные хозяева теперь вряд ли захотят в нем жить. Шандонне говорит, что прятался в заброшенном особняке дотемна. В тот вечер он решил предпринять вылазку, а чтобы стража на воротах его не увидела, пробирался вдоль реки и проложенных за ней железнодорожных путей. Утверждает, что еще раньше стучался в мою дверь, однако никто не отозвался. Тут Бергер спрашивает меня, когда я в ту ночь вернулась домой. Отвечаю, что после восьми. Закончив работу, заехала в магазин скобяных товаров. Хотела взглянуть на инструменты — меня сильно заинтриговали необычные раны, обнаруженные на теле Дианы Брэй, и кровавые отпечатки на матрасе, оставшиеся от инструмента, которым убийца наносил удары. Именно тогда-то я наткнулась на обрубочный молоток и прикупила один для себя, а потом отправилась домой.

Шандонне продолжает: его начали терзать сомнения, приходить ли ко мне. Стало страшно: повсюду сновали полицейские машины. Один раз, когда уже стемнело, он подошел к моему дому и увидел у парадного крыльца две патрульные машины. (Они приехали после того, как Жан-Батист пытался взломать гаражные ворота, чтобы приехала полиция. Он, естественно, утверждает, что к сработавшей сигнализации не имеет никакого отношения. «Это все они — больше некому», — заявляет Шандонне. Между тем дело близилось к полуночи. Разыгралась метель.) Он спрятался за деревьями возле моего дома и ждал там, пока не уехала полиция. Теперь, по его словам, выпал последний шанс повидаться со мной. Он был твердо убежден, что его недруги уже проникли в квартал и тогда пощады мне не ждать. Так что он решился: подошел к двери и постучал.

— Чем вы стучали? — спрашивает Бергер.

— Припоминаю, там был дверной молоток. Наверное, им. — Он осушает последние капли пепси в стаканчике, и Марино на экране спрашивает, не налить ли еще. Шандонне, зевнув, качает головой. Этот мерзавец рассказывает, как он пришел в мой дом, чтобы вышибить мне мозги, и умудряется при этом зевать!