Патриция Корнуэлл - Последняя инстанция

— Детектив допустил промах, не надо было ничего рассказывать Динвидди, — отвечаю я, — а тот сделал ошибку, что сообщил вам и остальным. Это заурядная уголовщина, убийство, никак не связанное с четырехсотлетней годовщиной Джеймстауна.

— Бесспорно, — отвечает Митчелл. — Однако дело может принять оборот, на который нельзя закрывать глаза. Если преступление было совершено на почве ненависти того или иного рода, а кто-то усмотрит в том связь с раскопками, последствия будут катастрофическими.

— Я не вижу ничего общего со старым городом, кроме того, что жертва проживала в мотеле, предлагающем специальную услугу под названием «тысяча шестьсот семь». — Этот разговор меня окончательно извел.

— Джеймстаун уже так раскручен, что хватит и такого неприятного случая, как труп в мотеле, чтобы журналисты насторожили ушки. — Он катает между кончиками пальцев сигару и неторопливо подносит ее к губам. — По нашим расчетам, намеченная прибыль от годовщины две тысячи седьмого года может пополнить бюджет штата на миллиард долларов. Это наша собственная Всемирная выставка, Кей. Годом позже за поездку в Джеймстаун никто не даст и четвертака. А сейчас телевизионщики на раскопки стаями слетаются.

Он встает, чтобы поворошить угли в камине, а я мысленно возвращаюсь в то время, когда он еще носил мятые костюмы и работал в окружном суде, где ютился в душном кабинете, заваленном папками и книгами. Мы вместе разбирали массу дел, многие из которых отложились в памяти страшными вехами. Случайные жестокие преступления, чьи жертвы до сих пор стоят перед глазами: разносчица газет, которую похитили среди бела дня, изнасиловали и оставили на медленную погибель; старуха, которую застрелили ради забавы, пока та вешала белье; убиенные, с которыми расправились костоломы Брайли. Мы на пару мучительно переживали бесчисленные проявления насилия и жестокости людей к своим братьям по крови, и когда Митчелла перевели в высший эшелон власти, я долго не могла свыкнуться с мыслью, что его больше нет рядом. Успех разлучает друзей. Политика губительна для любых отношений, потому что самая ее суть предполагает перековку человека. Тот Майк Митчелл, которого я знала, исчез; теперь вместо него существует политик, государственный деятель, научившийся пропускать пламя собственных убеждений по дотошно просчитанной программе. У него разработан некий план. План, как поступить со мной.

— Я, как и вы, не в восторге от той истерии, которую разжигают СМИ, — говорю ему.

Он опускает кочергу на специальную латунную подставку и курит, повернувшись спиной к огню; его лицо налилось кровью от жара. В камине потрескивают и шипят поленья.

— Так что же нам предпринять, Кей?

— Приказать Динвидди, чтобы держал рот на замке.

— Мистеру Броские Заголовки? — Он криво улыбается. — Который все уши прожужжал, что имеется мнение, будто бы Джеймстаун — воплощение ненависти к коренным жителям Америки?

— Знаете, губернатор, убивать людей, снимать с них скальпы и обрекать на голодную смерть — действительно довольно жестокое занятие. Похоже, здесь с начала времен ненависти было не приведи Господь. И не мне навешивать ярлыки. Я вообще не заполняю ни ярлыков, ни пустых строк на свидетельстве о смерти. Вам и самому прекрасно известно, что подобные функции — в руках прокурора или следователей, если хотите. К судмедэксперту они не имеют никакого отношения.

— А как насчет вашего личного мнения?

Я рассказала ему о втором покойнике, обнаруженном в Ричмонде уже ближе к вечеру. Меня беспокоит, что эти две смерти связаны между собой.

— Имеются какие-то основания прослеживать связь? — В пепельнице тлеет его недокуренная сигара. Губернатор потирает лицо и массирует виски, точно у него болит голова.

— Садистские убийства, — отвечаю я. — Ожоги.

— Ожоги? Но первый сгорел в пожаре. Почему же и у второго ожоги?

— Подозреваю, что его пытали.

— «Голубой»?

— У второй жертвы явных тому свидетельств не имеется.

Впрочем, не исключаю.

— Нам известно, кто он и отсюда ли?

— Пока нет. При жертвах не обнаружено личных вещей.

— Значит, кое-кто не хотел, чтобы тела опознали. Либо имело место ограбление. Или и то и другое.

— Вполне вероятно.

— Про ожоги поподробнее, — просит губернатор.

Я описываю их. Упоминаю нью-йоркское дело, о котором обмолвилась Бергер; беспокойство губернатора становится все более ощутимым. В глазах сверкнула злоба.

— Подобные рассуждения не должны выйти из пределов этой комнаты, — говорит он. — Нам еще не хватало нью-йоркских наводок. Господи Исусе.

— Никакой связи с нью-йоркским убийством не прослеживается. Разве что кто-то мог услышать о преступлении в «Новостях» и загореться идеей, — отвечаю. — И я еще не до конца уверена, что был использован именно сушильный пистолет, если уж на то пошло.

— Вам не кажется несколько необычным, что убийства Шандонне тоже связаны с Нью-Йорком? Туда переносится суд. И вот теперь у нас снова два убийства, некоторым образом похожих на нью-йоркское преступление?

— Что верно, то верно. Очень странно. Знаете, губернатор, главное, что я вам скажу наверняка: я не намерена позволить, чтобы отчеты о вскрытии попадали в списки неотложных дел политиков. По своему обыкновению, я буду придерживаться фактов и избегать лишних домыслов. А сложившуюся ситуацию предлагаю исправлять, а не подавлять.

— Проклятие. Полетит все к чертовой бабушке, — бормочет он в клубах табачного дыма.

— Надеюсь, обойдется.

— А как продвигается ваше дело? В народе того типа уже прозвали Французским Оборотнем. — Митчелл наконец добрался-таки до главного. — Хм, чем-то это для вас обернется?.. — Он устремляет на меня серьезный взгляд.

Я неторопливо потягиваю виски, размышляя, как все ему объяснить. Честно говоря, обойтись экивоками не удастся.

— Чем оно обернется для меня? — уныло улыбаюсь я.

— Представляю, каково это все. Ужасно. Хорошо, что вы пришпилили этого сукина сына.

В его глазах блеснули слезы, и он тут же отвернулся. Узнаю прежнего Митчелла: он снова прокурор. Хорошо с ним, спокойно. Мы — старинные коллеги, старые друзья. Я очень тронута и в то же время подавлена. Что было, то прошло. Митчелл теперь губернатор. Теперь, видимо, все его устремления нацелены на Вашингтон. Я — главный судмедэксперт штата Виргиния, а он — мой босс. И я вот-вот ему сообщу, что не могу больше занимать свою должность.

— Полагаю, продолжать работу на прежней должности больше не входит в мои интересы. Так же как и в интересы штата.

Ну все, решилась.

Он молча смотрит на меня.

— Разумеется, я представлю все в письменной форме, как того требует протокол. Решение я приняла окончательно и бесповоротно. С первого января. Разумеется, вам потребуется некоторое время на поиски замены, поэтому до тех пор, пока вы не найдете возможным меня освободить, я буду выполнять свои текущие обязанности.