Аркадий Адамов - Идет розыск [Полный вариант]

Так, во всяком случае показалось Игорю. И тут он чуть не совершил крупной ошибки.

– Ну, так чего, идти или нет? – спросил Зарубин сердито и нетерпеливо. – Или не доверяешь? Тогда прямо, говори.

– Пойди, Иван, пойди, – задумчиво согласился Игорь. – На всякий случай посмотрим, чего такое он тебе скажет. Место знакомое?

– Знакомое.

– Ну, а мы подготовим встречу. Марина ничего не знает?

– Нечего ей знать.

– Правильно. Живете вы тут, на территории?

– Ага. Второй корпус, для персонала.

– Дома Марина?

– Дома. Запретил уходить. С территории.

– Слушается?

– Слушается. Я тут к одному случаю придрался, – Зарубин хмуро усмехнулся.

– Ладно. Выходит, сюда он не придет. Что ж, подождем субботы. А так все по-старому. С территории ни шагу. Договорились?

– Ага.

– Эх, Иван, – неожиданно вздохнул Игорь. – Видишь, как жизнь складывается? Ее только выпусти из рук, только расслабься. Унесет, как ветром.

– Только дурной ее из рук выпускает, – кивнул Зарубин, глядя куда-то перед собой. – Вот и я дураком был. Выпустил.

– А сейчас что думаешь?

– Сейчас у меня Марина есть. О ней думаю.

– А кто у тебя еще есть?

– Мать, – вздохнул Зарубин и, поменяв позу, вытащил сигареты и закурил, потом будничным тоном закончил. – Отец. Сестренка.

– Где они?

– Да недалеко, в Херсоне. Моряк отец.

– И до сих пор плавает?

– А чего? Ему сорок восемь всего. И матери столько. В порту работает, в бухгалтерии. Ну, сестренка школу кончает.

– Что ж ты к ним не вернулся?

– Нельзя было, – сдержанно произнес Зарубин.

– Это почему? – удивился Игорь.

– Я уже с Мариной был.

– Ну, и что?

– Отказались ее принять.

– М-да… – покачал головой Игорь точно так, как делал это Цветков. – Что же, и письма, выходит, не шлешь?

– Почему? Пишем. Но вместе и я теперь жить не хочу. И Марина. Потому, силы свои проверить надо, понял? Сам на ноги встану. Руки есть, силы есть, ну, и совесть, оказывается, тоже есть. Не пропаду. Но, однако, пять лет тю-тю. Нагонять надо.

– Как чувствуешь, навсегда завязал?

Такой вопрос серьезно можно задать, только достигнув определенной степени доверия, взаимного доверия и расположения. Игорь это знал.

– Навсегда, – кивнул Зарубин. – Марина, ведь, со мной.

– А у нее кто еще есть?

– Никого. Сиротой росла, у тетки. А тетка померла в прошлом году. Хоронили ее. Очень Марина переживала.

Некоторое время они сидели молча, и нисколько не было тягостным это молчание для обоих. Потом Игорь, спохватившись, посмотрел на часы и торопливо простился.

– Надо действовать, Иван. Нельзя расслабляться, – усмехнулся он. – Значит, все мы, кажется, обговорили. Завтра ты идешь, так?

– Так.

– Ну, пока.

И Игорь заспешил в Управление. Однако он и предположить не мог, что задумал на этот раз Смоляков.

В тот же день в Москве, в кабинете Цветкова, состоялся неприятный разговор.

Цветков вызвал к себе Усольцева.

С нехорошим предчувствием шел Виктор Усольцев в кабинет начальника отдела. Успокаивала только мысль, что главный его враг, этот чертов Откаленко, уехал в командировку. Уж он бы наговорил, будьте спокойны. Но события на даче, о которых Усольцев знал, и, главное, присутствие там Коменкова, с которым так неудачно он провел встречу, сулили неведомые пока неприятности, это Виктор ощущал «печенкой», как любил он отзываться о своих предчувствиях. Тем более арестован этот проклятый Димочка Шанин. И Лосев его уже допрашивал.Но как Усольцев ни старался, узнать результаты допроса не удалось. Лосев молчал.

Когда Усольцев зашел в кабинет Цветкова, то сразу увидел Лосева, сидевшего в стороне, на диване. Длинная его фигура в сером костюме и светлые волосы четко выделялись на темной обивке дивана, это почему-то бросилось Усольцеву в глаза сейчас.

Он остановился на пороге.

– Заходите, Усольцев, – сухо пригласил его Цветков.

Обращение на «вы» ничего хорошего не сулило.

Виктор молча сел на стул возле стола и неуверенно посмотрел на хмурого Цветкова, перебиравшего на столе карандаши.

– Так вот, – сказал Цветков, сдвигая карандаши в сторону. – Должен сказать, что вы плохо начали свою работу у нас. Не неумело, это бы я вам еще простил, а плохо, – подчеркнул он. – С самого плохого начали и самого, в наших условиях, опасного – с обмана. Вот это мы, Усольцев, не прощаем. И это вы знали.

– Я не обманывал, я…

– Погодите, – приподнял руку Цветков. – Я не кончил. Вы провалили задание с Коменковым, вы не получили у него никаких сведений о Шанине, которого он, оказывается, хорошо знает. Ладно. Это может случиться с новичком. Совсем неопытным новичком, каковым вы и являетесь, потому что Коменков – это пустой орех, его расколоть ничего не стоило. Но вместо того, чтобы честно доложить о неудаче, вы заявили, что задание выполнили, но Коменков о Шанине ничего не знает. Этим вы ввели нас в заблуждение и нанесли прямой вред делу. Такое прощать мы не имеем права. И не прощаем, Усольцев. Вот это первый пункт. Он вам ясен?

Виктор сокрушенно кивнул головой. Оправдываться, казалось, бесполезно, да и не хотелось. Главное, не хотелось. Он готов был просто провалиться сквозь землю от стыда. И это еще при Лосеве. Уж лучше бы присутствовал здесь Откаленко. Тогда Виктор отвечал бы смелее, потому что тогда бы он наверняка злился.

– Но мало этого, – хмуро продолжал между тем Цветков, крутя в руках очки и не глядя на Усольцева. – Вы не только ничего не узнали. Вы умудрились вселить в Коменкова уверенность, что он приобрел в МУРе ценного дружка, который его в любой момент выручит, стоит только позвонить ему по телефону. И Коменков стал вести себя после встречи с вами еще увереннее и наглее. Стал хвастать направо и налево этой связью и порочить тем МУР, всех нас, – с нарастающей досадой проговорил Цветков. – Всех! Как же вы посмели так поступить? Вы опозорили людей, которые годы честно здесь работают.

Усольцев еще ниже опустил голову и продолжал молчать.

Замолчал и Цветков.

Согнувшись, сидел на своем диване Лосев и смотрел на Усольцева, как-то по-новому смотрел, сурово и брезгливо. Редко можно было заметить у Лосева такой взгляд. А Виталий думал про себя: ведь он шел к Цветкову, настроенный почти благодушно к провинившемуся Усольцеву, настроенный на строгую, конечно, но вполне товарищескую отповедь. Но жесткие, беспощадные слова Цветкова, его тон, не допускающий никакого прощения, подействовали и на Виталия. Все происходящее сразу окрасилось по-иному и вызвало у него волну новых чувств.

Да, Усольцев, в принципе, может быть, и не такой уж плохой парень и в другом месте может работать, как все, и даже приносить какую-то пользу. Но здесь, у них, где требуется предельная честность и надежность, где любая ложь может обернуться поражением, а то и трагедией, где все они немало рискуют и все строится на доверии друг к другу, здесь, в МУРе, такому человеку, как Усольцев, конечно, не место. Теперь Виталию это стало ясно. И еще ему сейчас было стыдно, что сам он только что мог думать иначе, мог этого Усольцева простить.