Валерий Пушной - У всякой драмы свой финал

Приближалась ночь. Дом светился окнами. Ольга завернула за угол, а там, что есть духу, побежала, стараясь скорее затеряться в темноте. Страх обуял ее.

То и дело оглядывалась, пока неслась по тротуару вдоль улицы. Дергалась, когда освещали фары машин с дороги. Казалось, что ее догонял Роман, чтобы убить. Шум авто пугал. Людей на тротуарах было мало. И она в свете фонарей чувствовала себя уязвимой. Как на открытой площадке, где не за кого было спрятаться.

Свернула во дворы. Здесь в стороне от дороги сердце перестало барабанно колотить. До сих пор она не понимала, как ей удалось вырваться? Случаю угодно было, чтобы она выжила среди кровавой бойни, устроенной Романом, и чтобы Роман решил отпустить ее. Поверить невозможно. Такое бывает раз в жизни.

Дворы были разными. Где светло, где темно. Деревья. Пустые скамейки у подъездов. Из некоторых окон с открытыми форточками неслась музыка. На двух-трех балконах кто-то курил.

Ольга схватывала все это краем глаза, смотря в основном себе под ноги. Только тут увидала, что на ногах у нее домашние шлепанцы, в которых была в квартире.

Отбежав довольно далеко, наткнулась на группу ребят. Ей дали телефон позвонить. Она схватила трубку, набрала номер Глеба, и, захлебываясь, крикнула:

— Глеб, Глеб, приезжай срочно! Я жду тебя! — и вернула телефон парню.

Корозов сегодня допоздна засиделся в офисе. В делах он забывался. Отвлекался от домашней пустоты, где не было Ольги, где все мысли о ней разрывали ему мозг. Посмотрел на время и собрался подняться из-за стола.

И в эту минуту раздался звонок телефона. Номер незнакомый.

Глеб каждый день с утра до вечера ждал звонка от похитителей. Поэтому схватил телефон мгновенно. И на секунду ошалел от голоса Ольги. Его как вихрем сорвало с места. Через три минуты он уже сидел в машине. Охранник едва успевал за ним.

— Поехали! — крикнул Глеб водителю. — Ольга ждет!

— Куда? — спросил тот, заводя мотор.

И тут только Корозов сообразил, что Ольга не сказала, где ждет его.

Между тем, за минуту до этого, после того, как Ольга вернула парню телефон и отступила в сторону, парень, двинувшийся было за приятелями, вдруг остановился, обернулся и окликнул ее:

— Эй, заполошная! А куда приезжать Глебу?

Ольга вздрогнула, жар ударил в лицо, и она встревоженно снова протянула руку за телефоном:

— Какая это улица? — спросила судорожно.

Компания засмеялась. Парень назвал.

Ольга снова набрала номер, и второй звонок раздался у Корозова в салоне авто. В этот миг он ошеломленно молчал, не зная ответа на вопрос водителя.

Ольга выпалила название улицы и, покосившись на дом, поискала глазами номер. Парень подсказал. Она повторила.

Водитель выжал педаль газа до конца. Но Глебу казалось, что этого недостаточно и он торопил и торопил.

Наконец, машина резко застопорилась. Глеб выскочил на улицу, ища глазами Ольгу. Увидел, как она выбежала из темноты под свет фонаря.

Бросился к ней, обхватил двумя руками, прижал к себе так сильно, что, казалось, захрустели все ее косточки:

— Ты жива, Оленька! — радовался. — Я так боялся за тебя! Я не находил себе места! Ты убежала? Тебе удалось бежать? Кто тебя похитил? Что ему нужно? — он говорил и не мог остановиться, чувствуя, как сильно бьется сердце.

Она молчала, у нее к горлу подкатил ком, слезы полились из глаз.

Уже сидя в автомобиле, Ольга рассказала обо всем, что с нею произошло. Глеб позвонил Акламину. Тот немедля выехал с оперативной группой на место.

Но Романа Рисемского там уже не было. Только четыре трупа.

Спектакль закончился ближе к полуночи. Нарлинская вышла из театра, когда публика уже разошлась и разъехалась. Небольшая стайка поклонников поджидала у служебного выхода. Она устало раздала автографы. Сказала каждому поклоннику дежурные слова. Приняла цветы, передала охраннику и, помахав почитателям рукой, направилась к парковке. Охранник нес за нею большую охапку.

В окружении охраны стала прохаживаться вдоль парковки, якобы поджидая Ватюшкова и громко удивлялась, что тот опаздывает. Прошли минуты, часы. Ева начала играть нервозность. Стала звонить по телефону, но тот не отвечал. Подождала еще полчаса. Стала играть возмущение и злость. Опять позвонила. И утвердилась, что Андрей не появится больше никогда.

Села в машину охраны, ее повезли домой.

Закрыв за собой дверь квартиры, не включая свет, набрала номер телефона:

— Ты справился, Роман?

— Я приготовил тебе цветы! — прозвучал его голос в ответ.

Все поняв, Ева сказала:

— Я скоро буду.

Еще минут сорок не выходила из квартиры, поглядывала в окна, как будто высматривала слежку. Потом выскользнула в подъезд, беззвучно пробежала вниз. И прямо из подъезда прыгнула в свой автомобиль, стремительно срывая его с места.

Опера в засаде не ожидали такой прыти. Пока их машина вырулила на улицу, Евы след простыл. Она просто схитрила. Свернула за угол ближайшего дома. Переждав там несколько минут, покатила темными переулками в нужном направлении.

Роман скрывался на съемной квартире в одном из таких переулков.

Она оставила машину у соседнего дома, где на столбе не горел светильник, незаметно в темноте прошмыгнула к дому, в котором прятался Роман.

Двор был скукоженный, едва помещалось несколько машин. Без детской площадки. Два-три дерева и пяток кустов. Светильник на столбе едва мерцал, с грехом пополам освещая вход в подъезд, кусты и кузова авто.

Квартира на первом этаже. Подъезд полутемный, давно требовал ремонта. Лестничные марши с изношенными деревянными ступенями.

Дверь открылась по условному стуку. Ева юркнула в темноту прихожей, и Роман сразу поймал ее в свои объятья, стал целовать лицо. Она подставляла губы, и он целовал их долго и самозабвенно:

— Я обожаю тебя! Ты очаровательна, ты превосходна, лучше тебя нет! — твердил исступленно между поцелуями.

— Я знаю, — шептала Ева в ответ.

Не выпуская ее из рук Роман отстранился:

— Я убил его! Теперь ты только моя. Тех двоих больше нет. И никогда не будет. Я все сделал, как ты просила.

— Разве ты сам не хотел этого? — Ева ладошками взяла его за щеки.

— Я давно бы их убил! — нервно дернулся Роман.

Через полчаса они лежали в постели, Ева стонала от удовольствия, и Роману это нравилось. В такие моменты он чувствовал себя настоящим мужчиной. Сильным и значительным.

Это чувство он мог сравнить только с ощущением, которое появлялось у него в моменты, когда он держал в руке кинжал. Тогда он казался себе не только значительным, но несокрушимым. Это было изумительное чувство счастья, чувство превосходства, чувство совершенства. Он, как совершенное творение природы, возвышался над всеми и его нож становился частью его самого, частью его мужской сути. Никто не понимал его, потому что невозможно простым людишкам понять, что такое совершенство.