Андрей Арсеньев - Город, над которым не светит солнце [СИ]

Навстречу поднимаются два мужика. Хромов смотрит на их лица, и ему кажется, что он их где-то видел. Точно! Эти дурики из центрального РУВД. Но какого хрена они забыли на окраине Петербурга? Завидев Бориса, они настораживаются. Один достаёт удостоверение и раскрывает его.

– Полиция, – он смотрит прямо в глаза опера, не узнаёт. Но оно и к лучшему. – Вы в этой парадной проживаете? Предъявите ваши документы.

– Всё нормально, ребята, свои, – Хромов вынимает из куртки своё удостоверение. Амфетамин действует так сильно, что Борис ощущает озноб по всему телу, лоб покрывается испариной, а из носа текут сопли, вперемешку с порошком.

Некоторое время полицейские с интересом разглядывают удостоверение Хромова. Выглядят, как два полоумных, впервые увидавших телевизор. Чего они там хотят увидеть? Новый выпуск «Ну, погоди!»?

– Ладно, извини, – наконец произносит один из полицейских.

Они обходят Хромова и поднимаются по лестнице. Он убирает удостоверение в карман и спрашивает:

– А вы-то тут какими судьбами? – Борис смотрит на них снизу вверх и улыбается.

– Информация есть, – отвечает тот, который разглядывал документ, – что тут наркотиками торгуют.

– Какой кошмар, – Хромов понял, что сегодня его точка закроется, и немного приуныл. Но с другой стороны это и хорошо. Всё равно он решил бросать эту пагубную привычку. Он шмыгает носом. – Ну, вам удачи.

Они одновременно кивают, как какие-то нелепые мультяшные герои, и поднимаются дальше. Борис слышит, как полицейские звонят в дверь торгаша, затем стучат и громко требуют впустить их.

Хромов спускается и выходит на улицу.

До двадцать седьмого отдела полиции он доходит быстро. Эффект от наркотика сильный, и в голове смешивается миллион мыслей. Но из роя дум он выковыривает всего две: звонок жене и прощание с наркотой. Страшно. Страшно представить, как он будет жить без амфетамина – единственной опоры и поддержки в любых сложных жизненных ситуациях.

Борис не замечает, как оказывается перед ступенями двухэтажного кирпичного здания. Он поднимается и открывает массивную металлическую дверь.

Слева тянется стекло с маленьким окошком посередине. Сверху красуется красная надпись: «Дежурная часть». На стене справа, рядом с информационной доской, висит портрет убитого сотрудника с чёрной лентой в углу. Под фотографией надпись: «Васюткин Е. Э. Благодарим за доблестное несение службы. Помним. Любим. Скорбим». Борис знает, что через сорок дней фотографию снимут и все благополучно забудут о коллеге Васюткине. Ну что это за идиотская традиция помнить человека сорок дней? Либо ты помнишь человека всегда, либо забываешь сразу, как он умирает.

Борис втягивает шею и хочет незаметно проскочить мимо «дежурки», чтобы не встретиться с Петровичем. Не разговаривать с ним. Петрович очень толстый, от него постоянно воняет потом, а жирное лицо не вызывает доверия. Капитан не понимает, как можно вот так запустить себя. Постоянно жрать нездоровую пищу, задыхаться после двух шагов по лестнице, болеть диабетом и, скорее всего, умереть в сорок. А ведь Петровичу всего тридцать пять. Или около того.

Борису почти удаётся пройти незамеченным, он уже ступает на лестницу, ведущую на второй этаж, как его окрикивает Петрович.

– Хромов, – громко зовёт тот, выйдя из дежурной части. – Хромов, погоди ты.

Капитан останавливается на первой ступени, матерится про себя, но разворачивается.

«Ну что же ты хочешь от меня, жирный придурок?»

– О, привет, Петрович, – капитан не хочет с ним разговаривать. Не желает даже рядом стоять, поэтому замирает на ступени. Но при этом улыбается так, словно очень рад его видеть. – Как служба?

– Служба хорошо, – растягивает дежурный. – А тебя с утра ищет Поляков. Так что сразу дуй к нему.

Поляков Виктор Сергеевич – начальник отдела, полковник. Нормальный мужик, наверно, единственный человек во всём отделе, к кому Борис относится положительно. Хотя дерьма в старой голове начальника тоже хватает.

– Хорошо, зайду, – кивает капитан и разворачивается.

– Хромов, да погоди ты, – кричит вслед дежурный. Лицо у него краснеет от напряжения. Не мудрено – с таким весом можно прямо за дежурным пультом от инфаркта помереть. – А с педофилом твоим чего делать-то?

Чего с ним делать? Ну, если закон разрешает, то убить. Но закон подобного не допускает с тысяча девятьсот девяносто седьмого года, а Хромов действует исключительно в рамках закона. Он и есть закон. Возможно, он закрывает глаза на торговлю наркотой, употребляет сам, но это – человеческий фактор. Профессиональные издержки, так сказать. Тем более гриппер, который лежит в его кармане, – последний, а торгаша арестовали.

– Пусть сидит пока, – резко отвечает Борис и разворачивается.

Оперуполномоченный поднимается на второй этаж и подходит к своему кабинету. Открывает дверь ключом и входит. Кабинет небольшой. Квадратов пятнадцать. В стене, напротив двери, как-то нелепо воткнуто окно, рама деревянная, пластиковые так никто и не поставил. Хотя обещали. Суки! Скоро зима, и сквозь раму будет дуть холодный ветер. Придётся опять затыкать щели всякими тряпками. Слева стоит лакированная парта – рабочее место Бориса. Напротив – старая тахта, на которой полицейский спит, когда сильно заработается, а рядом с тахтой такой же старый шкаф, внутри которого висит форма капитана полиции. Опер садится за свой стол и включает электрический чайник и компьютер.

Любимая долбаная работа. Работа. Работа. Работа. Она везде. Постоянно вокруг Бориса и никогда не отпускает. Засасывает в себя, словно просроченное желе, и он болтается в гуще различных событий, как дерьмо в проруби, даже не понимая, что происходит вокруг. Большую часть своей жизни человек посвящает работе, а что в ответ? Только мизерная зарплата, которая не растёт, а лишь становится меньше на фоне каждодневного повышения цен на продукты и коммунальные услуги. Даже сраные сигареты постоянно дорожают. Как жить?

Пока закипает чайник, а на мониторе выскакивает загрузочная заставка, Борис вынимает из кармана пакетик с порошком и высыпает немного прямо на лакированную поверхность стола. Мерзкий запах наполняет кабинет. Капитан достаёт пятидесятирублёвую купюру, но в это время дверь без стука открывается, и Хромов хватает первый попавшийся лист бумаги (им оказывается протокол осмотра с места обнаружения иссохшего трупа местного бродяги) и накрывает им наркотик. Ладони превращаются в маленькие лужи, наполненные потом. В кабинет входит Поляков, а с ним какой-то прилизанный юнец. Парень выглядит как напомаженный гомосексуалист, которого впервые оторвали от мамкиной сиськи. Он зажимает под мышкой кожаную папку, и с ней юнец кажется более взрослым.