Джефф Линдсей - Декстер во тьме

То и впрямь был дешевый ужастик, типа «Ночь живых мертвецов», только вовсе не в кино, а во плоти: в дверях стоял и пялился на меня человек, который на самом деле должен был умереть.

Сержант Доакс.

Я никогда не нравился Доаксу. Похоже, во всем полицейском управлении он был единственным, кто подозревал, кем я на самом деле являюсь. Я всегда чувствовал, что он способен видеть сквозь мою маскировку, поскольку в какой-то мере сам был тем же холодным убийцей. Он давно пытался – и безуспешно – доказать, что я повинен почти во всем, и эти попытки сочувствия к нему не вызывали.

Когда я видел Доакса в последний раз, санитары грузили его в машину «скорой». Он был без сознания, частично от шока и боли, вызванной удалением у него языка, ног и рук одним очень талантливым хирургом-любителем, считавшим, что Доакс поступил с ним плохо. Теперь уже известно, что это я тонко разжигал во враче-совместителе такое представление, только у меня, по крайней мере, хватило приличия уговорить Доакса сначала действовать по плану, с тем чтобы схватить бесчеловечного изверга. И к тому же я почти спас Доакса, во многом рискуя собственной драгоценной жизнью и конечностями. Спасая, я не проявил той лихости и быстроты реакции, на какие, уверен, рассчитывал Доакс, однако я старался, и воистину не было моей вины в том, что он был скорее мертв, чем жив, когда «скорая» увозила его.

Так что я не считал, что запрашиваю чересчур много небольшим признанием огромной опасности, какой подвергался из-за него. Мне нужны не цветы, и не орден, и даже не коробка шоколада, а наверное, что-то вроде сердечного хлопка по спине и урчащего: «Благодарю, дружище!» Конечно, без языка урчать ему членораздельно было бы трудновато, а его хлопок по спине новой металлической рукой способен и боль причинить, только мог же он хотя бы попытаться. Что в этом неразумного?

Очевидно, что-то было. Доакс вперил в меня взгляд, будто был самым голодным псом на свете, а я самым последним куском мяса. Я вспомнил, как он, было время, поглядывал на меня с таким ядом, что его хватило бы на весь перечень исчезающих видов. Но то был вежливый смешок взъерошенного дитяти в солнечный день в сравнении с тем, как он смотрел на меня сейчас. И я понял, что побудило Темного Пассажира прочистить горло: то был запах знакомого хищника. Я ощущал, как медленный взмах внутренних крыльев, возврат к полной ревущей жизни взметается в глазах Доакса до вызова. А в глубине темных глаз его собственный монстр рычал и плевал в моего. Так мы простояли довольно долго: внешне просто пялимся друг на друга, зато внутренне две хищные тени, визжа, бросали вызов одна другой.

Кто-то что-то говорил, однако весь мир сузился до нас с Доаксом да двух черных теней внутри нас, взывающих к битве, и ни он, ни я не слышали ни слова, один лишь раздражающий гул на заднем плане.

Наконец сквозь туман прорезался голос Деборы.

– Сержант Доакс! – произнесла она с некоторым нажимом.

Доакс в конце концов повернулся к ней, и чары рухнули. И, чуя некоторое самодовольство силы – радость и блаженство! – Пассажира, а также мелкую победу, когда Доакс отвернулся первым, я, стараясь слиться с обоями, сделал шаг назад, чтобы оценить то, что осталось от моего некогда могучего врага.

Сержант Доакс все еще был рекордсменом управления по отжиманию лежа, однако по его виду не скажешь, что в ближайшем будущем он будет готов отстаивать свой рекорд. Доакс выглядел изможденным и казался почти слабаком, если бы не тлеющий в глубине глаз огонь. Он крепко стоял на двух негнущихся протезах, руки свисали прямо по бокам, а из запястья торчали блестящие серебряные приспособления, похожие на замысловатые клещи или тиски.

В конференц-зале стало так тихо, что я слышал дыхание собравшихся. Все попросту таращились на то, что некогда было Доаксом, а он таращился на Дебору, которая облизывала губы, очевидно пытаясь подыскать подобающие случаю слова, и в конце концов выдала:

– Садитесь, Доакс… Гм… Мне ввести вас в курс дела?

Доакс долго неотрывно смотрел на нее. Потом сделал неловкий поворот кругом, обжег меня взглядом и гулко потопал из помещения; его необычная, размеренная поступь эхом отдавалась по всему коридору, пока шаги не стихли.

Вообще-то, полицейские не любят показывать, будто поражены или напуганы, так что несколько секунд прошло, прежде чем кто-либо рискнул, вновь задышав, выказать нежелательное чувство. Вполне естественно, то была Дебора, которая наконец прервала неестественное молчание.

– Ладно, – повторила она, – итак, голов мы на месте не найдем.

– Головы не плавают, – презрительно настаивала Камилла Фидж.

И мы вернулись к исходной точке, где находились до внезапного появления сержанта Доакса. И совещавшиеся гудели еще минут десять, без устали борясь с преступностью в спорах о том, кому вести писанину, когда нас снова грубо прервали и дверь рядом со мной снова распахнулась.

– Извините, что перебиваю, – произнес капитан Мэттьюс. – У меня кое-какие… э-э-э… поистине, по-моему, замечательные новости. – Он обвел хмурым взглядом помещение; даже я сказал бы ему, что не годится с таким лицом возвещать замечательные новости. – Тут… уф… кхм… Вернулся сержант Доакс, и он… мм… Вам всем важно осознать, что он сильно… уф… пострадал. Ему оставалась всего пара лет до пенсии по полной выслуге, так что юристы… э-э-э… мы полагаем, в таких обстоятельствах… мм… – Он замолчал и вновь обвел взглядом собравшихся. – Вам уже кто-нибудь рассказал об этом?

– Сержант Доакс только что был тут, – доложила Дебора.

– А-а-а… – выдохнул Мэттьюс. – Что ж, тогда… – Он повел плечами. – Прекрасно. Тогда порядок. Тогда разрешаю продолжить совещание. Есть о чем доложить?

– Пока по-настоящему ничуть не продвинулись, капитан, – доложила Дебора.

– Так… Уверен, вы управитесь с этим до того, как пресса… своевременно, я хочу сказать.

– Так точно, сэр! – отчеканила Дебора.

– Тогда порядок, – повторил капитан, быстро окинул взглядом помещение, расправил плечи и вышел.

– Головы не плавают, – сказал кто-то, и по комнате прошел фыркающий смешок.

– Господи! – воскликнула Дебора. – Нельзя ли на деле сосредоточиться? Будьте любезны. У нас тут два трупа.

«И это не предел», – подумал я, и Темный Пассажир слегка дрогнул, словно старался весьма отважно не дать деру, но и только, а я больше о том не думал.

Я не вижу снов, то есть, наверное, в какой-то момент моего нормального сна в подсознании мелькают некие видения и фрагменты всякой ерунды. В конце концов, меня уверяют, такое случается с каждым. Только, похоже, я никогда не помню снов, если они и впрямь мне снились, чего, как меня уверяют, вообще ни с кем не бывает. Так что исхожу из того, что я не вижу снов.