Максим Есаулов - Мгновения капитана Громова

Это был конец. Затертая табличка за стеклом обещала сделать ближайший час длинным и мучительным. Громов посмотрел на свои гонконгские «сейко». До утренней сходки оставалось шесть минут. На Литейный бежать поздно. На Некрасова начался ремонт магазина. Опаздывать нельзя — грозился подъехать с проверкой начальник ОУР района. Громов вздохнул, облизал губы и тихонько постучал в дверь. Никто не отреагировал. Он постучал сильнее. Хищная остроносая брюнетка с лошадиным лицом вопросительно воззрилась на него изнутри, как рыбка из аквариума.

— Мне только пива бутылку.

Боясь не быть услышанным, Громов сопровождал слова выразительными жестами.

Женщина обожгла его неприязненным взглядом и поджала губы.

— Написано ведь: «Переучет». Со всем с ума посходили.

Ее каблуки рассерженно зацокали прочь по чисто вымытому кафельному полу. Показать ксиву он, как всегда, постеснялся. Было холодно и сухо. Порывистый ветер гнал по асфальту опавшие листья и трепал полы видавшего виды плаща. Громов повернулся и побрел в сторону отдела. Его мутило. На лбу выступила испарина. Взмокшая рубашка прилипла к спине.

У отдела курили сменившиеся постовые. Его чуть не вытошнило от запаха табака. Лестница казалось крутой и длинной. Подъем на четвертый этаж дался с трудом.

— Здорово!

— Привет!

«Сосед по кабинету в отпуске. После сходки запрусь и посплю».

— Привет!

— Здорово!

«Только сначала бутылочку „Петровского" на Литейном».

— Опаздываем!

— Успеем!

«Черт! Как голова кружится. Когда уже эта лестница кончится…»

На утреннее совещание никто не приехал. Громов просто-таки зубами заскрежетал. Мог бы глотать сейчас живительную влагу в тихом скверике у больницы, а потом загрузить что-нибудь про плохо ходящий транспорт. Заместитель начальника отдела по опер-работе Артур Вышегородский скрупулезно записывал планы личного состава на день. Что-то шептал Антону Челышеву Серега Полянский. Грустно смотрел в окно Сашка Ледогоров. Украдкой читал газету Яша Бенереску.

— Громов, у тебя чего?

Он с трудом разлепил ссохшиеся губы.

— По материалу.

— По какому материалу?

— По Чайковского, по краже.

— Ну и что по материалу?

— Людей вызывать буду.

— А если не вызовешь?

— В адрес пойду.

— В какой адрес?

— По материалу.

— Юра! Хватит ваньку валять!

Громов подумал, что пора завязывать с выпивкой. Не то чтобы он спивался, но посиделки за полночь случались все чаще, а похмелье с утра бывало все тяжелее. Но хуже всего то, что он начал терять грань, за которой начиналась лишняя рюмка.

— Задержишься после сходки.

Воздух в кабинете наливался влажной духотой.

— Бенереску! Что у тебя с надзорниками?

— А что у меня с надзорниками?

— Почему у тебя там бардак?

— Почему у меня там бардак?

— Почему ты ничего не делаешь?

— Почему я ничего не делаю?

— Хватит! Работать всем! Вечером поговорим!

В окно светило солнце. Яркое и холодное. Кабинет опустел.

— Юра. — Вышегородский достал пачку «Мальборо». — Не много ли ты пьешь?

Громов подумал, что если Артур закурит, то его точно вытошнит.

— Не, немного.

— Мы с тобой три года работаем. Раньше такого не было.

— Не было.

Вышегородский вертел сигарету в пальцах.

— Юра, что-нибудь случилось?

— Нет, ничего.

— Тогда почему такие загулы?

— Не знаю.

Артур вздохнул.

— Иди работай.

На пороге Громов обернулся.

— Скучно.

— Что?

— Скучно как-то все. Достало.

Зайдя в туалет, он долго плескал ледяной водой в лицо и растирал виски. Немного полегчало. Мутное зеркало невозмутимо демонстрировало ему помятое лицо с подглазницами, в обрамлении всклокоченных волос. Он, как мог, причесался и грустно улыбнулся сам себе.

Юра Громов пришел в милицию после окончания Технологического института, в который поступил по принципу «поближе к дому»: С трудом перебираясь с курса на курс, он все чаще приходил к выводу, что за все годы жизни чувствовал себя человеком лишь на службе в погранвойсках. Заступая на охрану тишайшей советско-финской границы, он всякий раз втайне надеялся, что врага наконец попытаются проникнуть на территорию родной страны, или видел себя вставшим на пути вооружейной банды, стремящейся уйти за кордон. Химические формулы альма-матер привлекали его, как морковка волка, и, нечеловеческим усилием сдав госэкзамены, Юра с дипломом в кармане перешагнул порог отдела кадров Архитектурного РУВД и заявил о своем горячем желании работать в уголовном розыске. Начальник отдела кадров — кругленький невысокий майор с ласково-сочувственной улыбкой психиатра — направил его к небритому простуженному начальнику ОУР, который, обматерив кого-то в телефонную трубку, бегло изучил Юрины документы и вскинул на него прищуренные глаза.

— Куришь?

— Да.

— Уже не бросишь. Пьешь?

— Как все.

— Запьешь. Женат?

— Да.

— Разведешься. Если не передумал, пиши заявление на прием.

Громов не передумал. Несмотря на тяжелые вздохи мамы и скептически скривленные губы Натальи, он собрал все необходимые документы, прошел медкомиссию и с замиранием сердца получил красную книжечку с записью «Громов Юрий Сергеевич состоит в должности оперуполномоченного уголовного розыска». С тех пор сердце замирало еще дважды. Первый раз, когда на сходке тогдашний начальник протянул ему погоны с лейтенантскими звездочками и он впервые напился до беспамятства, — к ужасу мамы и возмущению жены. Второй раз — когда в сумраке дежурки прапорщик впервые небрежно протянул ему тяжелый холодный пистолет и деревянную колодку с блестящими патронами. Тянулось время. Менялись руководители и опера. Юра старался. Аккуратно отписывал материалы. Мытарил вечно пьяных местных гопников. Гонял вонючих бомжей по чердакам и подвалам. Подвига все не было. Пистолет он извлекал из кобуры только для чистки. При совершении на территории отдела мало-мальски серьезного преступления его тут же забирали в РУВД или в главк. Многие из его коллег давно ушли в РУБОП, УБНОН и УУР. Они мелькали на экране телевизора, их уважительно поминали в кулуарных разговорах. Заезжая выпить рюмку-другую в местное кафе, они невозмутимо рассказывали о невероятных оперативных комбинациях и крутых задержаниях. Громов ждал. Он очень старался и верил, что его заметят. Время шло. Его не замечали. Он продолжал ждать.

— Ты слишком тихий, — нашептывал ему как-то по пьяни ушедший в УБНОН опер Сергеев, — надо подлезть кой к кому переговорить.