Артём Чепкасов - А любить никто не хотел

– Кто сказал? Мы просто поспорили, как ты с друзьями иногда, – добродушно усмехнулся Геннадий, крепко беря сына за руку, и мальчишка, позабыв про свои сомнения, счастливо заулыбался.

– Па, а вы с мамой разве тоже друзья, если спорите, как я с пацанами во дворе?

– Конечно, и даже лучше. Семья, где мы с тобой добытчики, а мама, хранительница очага. И нам её беречь нужно, а то пропадём мы, сынка, без мамки нашей.

Они внезапно остановились. Геннадий присел перед сыном на корточки, внимательно посмотрел ему в синие глаза, полные детского восторга ото всего, что видел и того, о чём ещё не ведал, но обязательно скоро узнает. Мир прекрасен.

– Ничего не бойся, Антошка. Никогда и ничего. Страх рождает панику, а она убивает тебя ещё живого.

– Ты чего, па? – удивился Антон.

– Да, так. Вырастишь, поймёшь, – Геннадий дружески подмигнул, поднялся на ноги и потрепал по вихру. – Ну, пойдём дальше. Хотя уже пришли. Конфет-то купить?

Зайдя в маленький магазинчик, приютившийся на первом этаже длинного дома, Геннадий поздоровался с продавщицей. – Здравствуй, Фатима.

– Ага. Батончики, рот-фронт, – запоздало ответил сын, вновь почуяв неладное, когда отец встал в очередь.

Народу в магазине в вечерний час было привычно много и от этого моментально улетучились плохие мысли. Но тревога не заставила себя ждать и вернулась слишком скоро – обычно за продуктами ходили женщины, а в этот раз покупателями оказались одни мужчины.

– Чё эт вы, земляки, не здороваетесь? – удивился Геннадий и повторил. – Здорово, говорю, уважаемые. Омар, чё насупился, дружище? Иль не признал?

Антошка видел, как отец, не переставая улыбаться, протянул сильную руку их дворнику. Но высокий, худой и всегда приветливый мужчина, каждый раз угощавший детвору то сливами, то абрикосами, а то просто семечками, на рукопожатие в этот раз не ответил и отвернул смуглое вытянутое лицо.

– Ладно, Омар, поживём, увидим, – озадаченно согласился отец и спросил. – Хлеб есть, Фатима?

Продавщица, худая и некрасивая тётка, каждый раз ругавшаяся по поводу и без на Антошку с его дружками, когда ребята по пути из школы забегали за лимонадом да сильно при том шумели, ответила на таджикском.

– Ты чё, Фатима, русский язык забыла? – чтобы скрыть ещё большее изумление, Геннадий попробовал засмеяться, но не получилось, и он потребовал. – То, что ты меня сейчас прогоняешь, это мне ясно. Непонятно только, почему? Говори со мной по-русски, пожалуйста, а то я вашу тарабарщину хоть и разумею, но говорить на ней не могу. А с тобой мы в школе за одной партой сидели, и у тебя по русскому четвёрка, я помню.

Тётка Фатима опять сказала что-то на родном языке, и Геннадий неожиданно больно схватил Антошку за руку:

– Пойдём-ка, сынка, в другой магазин, через дорогу вон. А с тобой, Фатима, позже разберёмся. Нехорошо себя ведёшь, неправильно. Не по-советски. Омар, пропусти, чего встал на пороге?

То, что отца ударили, Антошка понял не сразу. Сначала увидел кровь, посочившуюся из носа родителя, затем услышал истошный визг тётки Фатимы, и только потом стало страшно.

– Ты чё делаешь, Омар? Пьян что ли? – разозлился Геннадий, замахнувшись, дать сдачи, но из очереди к его противнику уже подоспела подмога.

В один миг разъярённая ни с того – ни с сего толпа повалила мужчину на пол и со всей силы стала пинать по всему телу. По голове, по животу, по ногам.

Антошка в оцепенении смотрел, как отец, рыча в своём бессилии, тщётно закрывается руками от ударов, и не сразу почувствовал, что его схватили за руку да куда-то поволокли. Слова застряли в горле, сжавшемся от такого дикого страха, какого ещё никогда в жизни не было. Даже когда в прошлом году за углом школы один стоял против двух шестиклассников, что у малышни деньги забирали. Ему тогда нос расплющили, но он не уступил и со всей силы пнул врага в голень и тот так плаксиво завизжал, что прибежал пионервожатый со своими помощниками и разняли дерущихся.

Оказывается, тогда всё было просто и легко, как игра по правилам, ударили тебя, бей ты в ответ. А вот теперь было совершенно непонятно, где твой враг и куда бить, и оттого страх не покидал маленького человечка. Через миг стало темно и душно. И одновременно с тем холодно настолько, будто в Душанбе, наконец-то, пришла настоящая русская зима. Только не добрая и весёлая, а злая да кусучая.

Отца Антошка больше не видел, но слышал, как кто-то хрипел голосом похожим на его. Сильным, несдающимся. И ещё кто-то громко смеялся да бранился, перемежая русские слова с таджикскими, хорошо знакомые мальчику, потому что большая половина их класса были таджиками, но подумал Антошка об этом впервые. Раньше без разницы было, кто есть, кто. Главное, – Человек.

– Ты кто такой, собака?! – доносилось из магазина до маленьких ушек громкое, страшное и злое. – Ты по какому праву требуешь от нас, говорить на твоём поганом языке на нашей земле?!

– Оккупант!

– Наш язык тарабарщина, а его язык правильный, самый главный, так да?! А почему?!

– Да, кто это так решил?! На языке наших дедов хотим говорить, а русский язык не признаём! Русские вон из Таджикистана!

– Режь на шашлык его, Омар!

– Слыхали, братья, он наши квартиры армянам раздаёт!

– Из русский свинья шашлык хороший, нежный!

– Нельзя нам свинью! Пусть уходит! Вон из Душанбе!

– Уходи, русский, из Таджикистана! Это мой дом, не твой!

– Бей русских! Таджикистан для таджиков! Убей его, Омар!

– Нам рабы нужны, пусть остаётся!

– Не дышит. Уходим.

– Пацан где?

– Убежал с испугу. Пойдём, пойдём…

И стало так тихо, как ещё никогда. Антошка не знал, что такое смерть и что значит, умереть, но в ту самую кошмарную минуту своей столь короткой ещё жизни, вдруг в один миг со всей ясностью понял, – всё, абсолютно всё, что его окружало, умерло. Навсегда! Смерть – это когда тихо, душно и темно. Смерть – это когда ты один и вокруг больше никого нет.

Сколько он так сидел, боясь шелохнуться, глубоко вздохнуть, мальчик не считал. Хотелось есть и в туалет, и оставалось неясным, чего же больше. Зато плакать не хотелось. Совсем.

Забившемуся в пыльном углу ребёнку казалось, прошла вечность с той минуты, как они с папой вышли из просторной, светлой квартиры, и пора бы им уже вернуться. Ведь мама же заволнуется, плакат будет, и какие они с папкой после этого мужчины, если их женщина плачет. Но как вернуться? А что, если злой дядька Омар поджидает где-то поблизости? И почему папа, такой большой и такой сильный, похожий на богатыря, не ищет его и не спасает от обезумивших людей?

Когда дверь подсобки внезапно распахнулась и луч света ослепил маленькие глаза, Антошка испуганно взвизгнул, а маленькое сердце в худенькой груди заколотилось с такой силой, будто непременно решило выпрыгнуть и навсегда убежать. Чтобы ему не сделали ещё больнее. Или чтобы его не убили. И словно поддерживая его беспомощное детское сердечко, помогая ему справиться и не лопнуть совсем, из детских глаз, наконец, потекли слёзки. Однако легче не стало.