Фридрих Незнанский - Долг самурая

— Отец, но… Но как вы узнали?!

— Нет тайн от жаждущего знания, сын. Ты отнял жизнь у своего брата.

— Но я сделал это ради вас! Вы бы не перенесли моего позора. Вы всегда гордились мною.

— Гордился… А теперь мне стыдно. Я ошибался на твой счет. Моим именем ты пытаешься оправдать свою гнусность.

Несколько секунд Томоаки Икэда молчал, испуганно глядя на старика. Затем в лице его что-то дрогнуло, в глазах вспыхнул яростный, звериный огонек. Одним быстрым движением Икэда выхватил из потайного кармана на колене кинжал — тот самый кинжал, который он отнял на мосту у бедняги Рю. Отшатнувшись от отца, Икэда замахнулся клинком, чтобы вонзить его себе в живот, но не успел — старик точным и сильным ударом выбил оружие у него из рук.

Кинжал со стуком упал на пол.

— Ты недостоин избавить себя от позора, как это делали воины, — презрительно произнес старик. — Тебя будут судить русские, ты сгниешь в их тюрьме.

— Отец… Я твой сын… Я…

— У меня был один сын, — резко сказал старик. — Его звали Юкио. И он погиб, как мужчина. Больше нам не о чем говорить.

Старик повернулся и медленно зашагал к выходу. А зал уже заполнили оперативники ФСБ. Секунда — и кольца наручников защелкнулись на смуглых запястьях Томоаки Икэды.

Турецкий поставил меч на стойку, потер, морщась от боли, ушибленное предплечье и достал из кармана пачку сигарет. В зале не полагалось курить, ну и что ж?..

Холода отошли, уступив место оттепели. Воздух был прозрачный и солнечный. Кое-где на тротуаре виделись лужи. Купола московских соборов весело поблескивали в лучах солнца.

Генерал Спиваков отвернулся от окна, посмотрел на Турецкого и сказал:

— Что ж… Давайте закончим с этим. Мои люди попортили вам и вашей жене много крови.

— Это точно, — отозвался Александр Борисович.

— Я не должен извиняться, поскольку мы делали свою работу. И все-таки… извините. — Он прищурил колючие глаза и улыбнулся. — Так как, мир?

— Мир, — в тон ему ответил Турецкий.

— А теперь о приятном.

Генерал протянул руку для рукопожатия и сказал:

— Благодарю вас, Александр Борисович. С вашей помощью мы раскрыли уникальное дело. Спасибо вам от себя и от всех моих коллег.

— Не за что, — сдержанно ответил Турецкий, пожимая генералу руку. — Рад был помочь. Все-таки мы с вами некоторым образом коллеги.

— Это верно, — улыбнулся Спиваков. — А теперь главная новость: сегодня вечером у нас в актовом зале вам вручат орден мужества с формулировкой «За мужество и героизм при задержании агента иностранных спецслужб».

Турецкий нахмурился.

— Это шутка? — спросил он. Спиваков покачал головой:

— Я никогда не шучу. Приказ уже подписан. Вы сделали очень большое дело, Александр Борисович. — Генерал усмехнулся. — Теперь полетят головы… На всех уровнях… Но это уже совсем другая история, и она вас не касается. Еще раз спасибо.

— Служу России, — сказал Турецкий.

— Что ж… — Спиваков выпустил руку Турецкого из своих железных пальцев. — Тогда до вечера?

— До вечера.

Турецкий повернулся, чтобы идти, но генерал его окликнул. Александр Борисович обернулся.

— Что-то еще?

— Я вот еще что спросить хочу, — глухо проговорил генерал. — Откуда там отец этого Икэды взялся?

— Меркулов передал мне, что вы не хотите своих ребят во Владивосток посылать. Я решил подстраховаться и подключил свои связи. Я должен был действовать наверняка.

— Понимаю, — кивнул Спиваков. — Вы куда сейчас?

— К жене, в изолятор.

— Она еще в изоляторе? — изумился генерал.

— К сожалению, да, — сухо ответил Александр Борисович. — Еще не все формальности улажены.

Спиваков поднял руку и посмотрел на часы.

— До следственного изолятора вы доберетесь минут за сорок. Я прослежу, чтобы к этому моменту все формальности были улажены. Всего доброго вам и вашей жене.

Турецкий кивнул и вышел из кабинета.

Завидев вышедшую на крыльцо больницы Машу, Такеши и программист Дрюля бросились ей навстречу.

— Ну, как? — крикнул, не доходя до Маши, взволнованный Такеши. — Что тебе говорить врач?

Маша молчала, сжимая в руках сумочку и растерянно глядя на мужчин.

— Ну, говори! — страдальчески возопил Такеши. — Иначе я умирать от тревога!

— Говори, не темни! — потребовал и Дрюля. — Что сказал врач?

Усталое личико Маши осветилось радостной улыбкой.

— Он сказал… сказал, что с ребенком все будет хорошо.

Такеши хотел что-то сказать, но горло ему сдавило волнение.

— Отлично! — заорал Дрюля. — Просто замечательно! Такеши, давай!

Такеши вытащил из-за спины букет роз и протянул его Маше.

— Это тебе, — сказал он смущенно. И пояснил: — Цветы.

А Дрюля крикнул:

— Бери, чего жмешься? Та-да-дам!

Маша взяла букет и зарылась в нем лицом. Затем отвела букет в сторону, быстро приникла к Такеши и поцеловала его в щеку.

— Спасибо!

— Нет за что, — ответил японец, сияя от радости. Затем посмотрел на Машин живот и сказал: — Это мальчик?

Маша засмеялась и покачала головой:

— Не знаю. Еще не известно.

— Ну, а если девочка, то что с того? — весело возмутился Дрюля. — Девочка даже лучше. Дочь героя нашей корпорации!

— Дочь самурая! — торжественно произнес Такеши. — Настоящая японка. Японская и красивая, как ее мать.

— Интересное сочетание, — заметил Дрюля. — Погодите… — Он вдруг наморщил лоб, затем улыбнулся и радостно объявил: — Если твоя дочь будет японка, то ты, Маша, будешь япона мать! Япона мать!

Маша и Дрюля заливисто рассмеялись. Такеши растерянно ни них посмотрел, не поняв шутки, затем, заразившись их весельем, рассмеялся тоже.

— Япона мать, — повторял он, смеясь. — Настоящий япона мать!

Это хорошо, что погода наладилась. И хорошо, что в небе ярко светило солнце. В противном случае Ирина Турецкая не зажмурилась бы так смешливо и так по-детски, глянув на залитую солнцем улицу. Она стояла на пороге следственного изолятора, смотрела на яркое солнце, на белый снег, на цветы в руках мужа и его друга Кости Меркулова.

— Ну, здравствуй, свободный мир! — весело сказала Ирина.

Она шагнула по ступеньке вниз и покачнулась. Турецкий, всучив букет Меркулову, тотчас подхватил ее на руки.

— Ой! — воскликнула Ирина со смехом. — Шурик, ты настоящий рыцарь! А вы не рассыпетесь, уважаемый? Вам ведь уже не двадцать пять.

— Своя ноша не тянет, — возразил Александр Борисович, влюбленными глазами глядя на жену. — Я соскучился, Ирка. Страшно соскучился!

— Я тоже.

Ирина обхватила колючие щеки мужа узкими ладонями и поцеловала его в губы.

— Только не теряй сознания от радости, — предупредила она. — Иначе ты упадешь, и мы кубарем покатимся по ступенькам.

— Этот не упадет, — заверил Иру Константин Дмитриевич и протянул ей букеты — свой и Турецкого. — Держи! Это тебе от нашего стола!