Фридрих Незнанский - Кровные братья

— А что капитан? Получив в руки не слишком большую, но для него гигантскую сумму, капитан начал погуливать. Сделал серьезную аварию, рассорился с Нэшвиллом, был уволен и… покатился. Несколько месяцев спустя его нашли в каком-то сомнительном кабаке, конечно же без денег и с ножом в груди.

— А скрипка осталась у лорда?

— Естественно. Он же ее купил на совершенно законных основаниях, оплатил экспертизу, оформил паспорт… Ну проделал все, как полагается.

— Но предыдущая история…

— Знаешь, нотариально заверенной фразы: «Документы утеряны во время революции в России», я полагаю, было вполне достаточно, тем более что заинтересованным лицом являлся не кто-нибудь, а британский лорд.

— Ну а ты…

— Лорд с супругой присутствовали на моем первом концерте в Лондоне. Ему в то время было уже далеко за восемьдесят, но как он выглядел, как держался!.. Настоящий аристократ! Леди Элизабет, кстати, моложе его более чем на тридцать лет. По-видимому, чем-то я им приглянулся.

— Неудивительно!

— Ладно тебе! Последовало приглашение на уикэнд в их замок, и после кофе лорд познакомил меня со своей красавицей. И не только познакомил, но и предложил играть на ней. Причем совершенно безвозмездно. Даже страховку продолжал сам оплачивать. Знаешь, в то время у меня тоже был Страдивари от Чикагского фонда, замечательный инструмент, но это чудо…

— Можешь не объяснять.

— Ну и вот с тех пор мы вместе. Лорд скончался несколько лет назад. В завещании никаких особых распоряжений о скрипке не оказалось, она как бы автоматически перешла во владение леди Элизабет. Эта невероятная женщина порывалась было подарить мне инструмент, но, ты понимаешь, я чувствовал бы себя последним жуликом, если бы согласился принять такой фантастический подарок, тем более зная, что леди испытывает финансовые затруднения и даже выставляет на аукционы кое-что из семейных реликвий. Так что я буквально уговорил ее продать мне скрипку. Конечно, сумма, которую я смог ей предложить, значительно скромнее того, что можно было бы выручить на аукционных торгах, но она и ее пыталась еще уменьшить. Но тут уже я был тверд. Вот такая вот история, Юрочка.

— Да, действительно нечто исключительное. Помолчали минуту-другую.

— Герка…

— Угу… Ну что?

— Знаешь, у меня вопрос… вероятно, нескромный, наверняка нетактичный, но…

— Ну давай-давай, чего уж там!

— Ты ведь был таким энтузиастом всяческих еврейских начинаний, ну там иврит, кружки, израильские книжки…

— Было дело.

— Казалось бы, вполне логично для тебя уехать в Израиль…

— А я и уехал в Израиль, несмотря на то что в то время вполне возможно было прямо из Вены, не заезжая в Тель-Авив, сразу же дернуть в Америку.

— …хотя какой ты там еврей? Дай бог, если на осьмушку.

— Не на осьмушку, а на целую четвертинку. Но ты прав. По израильским законам я вообще евреем не являюсь. Там национальность определяется по матери.

Ну а мама… Ты же помнишь ее присказки: «Из Золотой Орды через цыганский табор в Скандинавские королевские фамилии». На девяносто процентов — выдумки, фантазии и семейные легенды. Но что-то правдивое в этих импровизациях определенно есть.

— А при чем тут Израиль?

— Как сын еврея, я въехал туда на совершенно законных основаниях, получил гражданство — кстати, израильским паспортом и сейчас пользуюсь не меньше, чем британским, причем пользуюсь с удовольствием и с уважением к этому документу, отслужил в армии…

— Что?!

— Да. А что тебя так удивляет?

— Ты и армия?

— Ну, слушай, служба у меня была, конечно, своеобразная. С утра пораньше начальник подразделения, раздавая задания на день, в конце взвывал: «Райцер! На занятия!» Это значило, что я должен был закрыться в отведенной мне комнатушке и четыре-пять часов отпиликать на скрипке.

— Господи!

— Но и на вышке с автоматом мне тоже случалось постоять.

— Как?!

— Да очень просто. И должен тебе сказать, что ничего ужасного, а тем более унизительного в этом не было. Армия. Как все, так и я.

— Ну, Райцер, да ты еще и в рейнджерах побывал.

— Рейнджер из меня, конечно, был еще тот, и тем не менее…

— Так почему же в конце концов Лондон?

— Во-первых, не в конце концов. Я же объяснил, что мое израильское гражданство действительно, что для Израиля я — гражданин страны, живущий за границей. Таких очень много. А почему в свое время пришлось начать искать выходы за границу?.. Видишь ли, Израиль — очень маленькая страна, не нуждающаяся в таком количестве музыкантов, артистов, писателей, художников, которое на нее свалилось. Да и, честно говоря, страна на статус мировой культурной Мекки пока что не тянет да и не претендует. Есть другие заботы. Ну а нам же нужны широкие масштабы, объемный круг общения, размах, всеохватность… — и продолжил после некоторой паузы: — Слушай, я читаю тебе лекцию, как какой-нибудь заурядный чиновник-пропагандист из израильского СОХНУТа. Давай честнее и откровеннее: в Лондоне мне удобнее, спокойнее, благополучнее. Поэтому я живу там. Все.

После ухода Владимирского Райцер еще долго сидел в глубоком, уютном кожаном кресле, еще и еще раз прокручивая мысленно детали и подробности встречи со старым товарищем. Нет, черт возьми, несмотря на огромное количество прошедших лет, они все-таки сумели найти сегодня какую-то добрую, человеческую интонацию, сумели восстановить ту ниточку, которая так прочно связывала их в годы юности. Райцер очень хорошо помнил свой последний разговор с Юрием по телефону. Он был абсолютно честен в своем нежелании создавать Владимирскому какие-то проблемы из-за общения с ним. Но это была не вся правда. Подспудно на него сильно давил непрестанный зудеж Марика Рудницкого: «Твой Владимирский — гэбэшник. Он постоянно встречается с куратором консерватории. Поосторожнее с ним». Скорее всего, Рудницкий, с присущей ему маниакальной манией преследования, безбожно передергивал, если не попросту врал. Он, с его непомерными амбициями вкупе с профессиональной несостоятельностью, и самого Райцера несколькими годами позже обозвал агентом КГБ. «Ну что, сплел в Израиле свою сеть, а теперь отваливаешь в Лондон, продолжать „благородную“ шпионскую, во славу Лубянки, деятельность?» Разумеется, все отношения были раз и навсегда прерваны. Но контактов с Владимирским это, разумеется, не возродило. И вот разве что сегодня…

Райцер подошел к бару. Плеснул себе в бокал на палец-полтора «Chivas Regal», разводить содовой не стал, еще чего, портить такой продукт! Вопиющее и беспрецедентное нарушение установленных десятилетия назад священных правил: накануне концерта — никакого спиртного. Но сегодня был особенный день. Сегодня перед глазами проплывали картинки какого-то далекого и уже, казалось бы, нереального прошлого, сегодня в подсознании всплывали какие-то полузабытые слова, встречи, даже запахи и вкусы. Сегодня необходим был допинг, который помог бы снять напряжение и спокойно уснуть. А не выспаться перед концертом — еще хуже, чем выпить.