Фридрих Незнанский - Финиш для чемпионов

Проникновение на территорию постороннего элемента прошло незамеченным. Точнее, участники группы захвата вскоре поняли, что могут перемещаться по феодальному участку беспрепятственно: одеты они были в точности так же, как охранники, в стандартную камуфляжную форму, а вступившая наконец-то в свои права ночь позволяла ошибиться относительно лиц. К тому же у пришельцев создалось впечатление, что здешние охранники не слишком хорошо знакомы друг с другом. Или, возможно, к местным охранникам присоединились какие-то еще?

«Да у Алоева гости!» — вспыхнула в уме Турецкого логичная, увязывающая факты догадка. Ну конечно, вряд ли даже восточный человек Алоев закатывает пиры подобного уровня только для себя и семьи: наверняка к нему присоединились еще какие-то равные по рангу личности. Сразу вздохнулось свободнее, напряжение трансформировалось в здоровый азарт. Ах, драгоценный гражданин Алоев, значит, вы любите праздники? Так мы вам устроим праздник, не сомневайтесь!

Захар Алоев видел в себе воплощение истинно свободного человека. Свободного не в западном, либеральном смысле: цивилизованный западный человек — раб порядка, государства, налоговой инспекции, мелких условностей, которые постоянно опутывают его с головы до пят. Нет, истинная свобода — это свобода дикого кочевника. Точно вихрь, проносится кочевник по территориям, ни одну из которых не должен он называть родной землей. Никому не кланяется, не принимает ничьих законов; если закон встает поперек дороги, его нужно разрушить или обойти. Кочевник берет силой все, что ему вздумается, но ничего не создает, потому что создавать — значит привязываться сердцем к тому, что сотворили руки. К построенному дому, засеянному полю, какой-нибудь еще ерунде, которой прежде не было и которая благодаря тебе вдруг получила право быть… К своим детям даже привязываться нельзя, потому что велика ли связь между отцом и сыном? Залп извергнутого вовне наслаждения, и вот уже образовалось новое существо, чуждое тебе, поскольку все люди чужды один другому по духу и не найти меж ними общего. Из сына может вырасти законопослушный цивилизованный гражданин — ну ладно, так тому и быть, значит, остается признать его отрезанным ломтем. Из сына может вырасти такой же кочевник — что ж, надо его подчинить, использовать, не позволяя сыну занять место отца прежде отцовской смерти. Что касается дочерей, они не в счет: женщины никогда не бывают истинно свободными. Своей физиологической природой, родящим лоном женщина определена в стан творящих, создающих, а следовательно, рабов.

Несмотря на свою доктрину, предполагающую неподчинение любым законам, Захар Алоев позволял себя сковывать по рукам и ногам приличиями и установлениями, привнесенными в московскую жизнь из родо-племенного горского быта. Это другое, это не мешает свободе. Это базовая поддержка, без которой не обойтись. Связанные родо-племенными отношениями чеченцы на глазах Алоева одержали победу над атомизированным цивилизованным русским обществом и наглядно показали, сколь недорого стоит закон.

Первые ростки завязывались где-то в начале восьмидесятых. Захар тогда был еще молод, фактически он только начинал свое восхождение. Восходил он на криминальных, но ничуть не героических дрожжах: как это называлось, «кидал на машинах». Каким образом? Не так просто, но и не так уж сложно. При советской власти если человек хотел продать машину, он должен был провести ее через комиссионный магазин и заплатить определенный процент государству. Вот, скажем, покупатель договаривается с продавцом: в комиссионке скажем, что автомобиль покупается за сто рублей, процент государству заплатим маленький, а остальные деньги, кроме той сотни, я тебе потом отдам в руки лично. По рукам? По рукам! Появляются в комиссионке; покупатель получает машину за сто рублей. Остальную часть суммы вроде бы как неудобно вручать тут же, в государственном, можно сказать, учреждении, и счастливый нынешний обладатель подержанного автомобиля предлагает тому, кто автомобиль продал, выйти на улицу… На улице, однако ж, он, напрасно раскатав губу, никаких денег не увидит. Твердомускульные громадины, неожиданно возникшие рядом с покупателем, выкидывают беднягу из машины, так недавно ему принадлежавшей, и, довольные собой, уезжают… На законных основаниях? Да, на законных основаниях!

Алоев вместе со своими шуринами, дядьями, братьями родными, двоюродными и троюродными провернул не одно такое дельце, а в результате они овладели рынком подержанных автомашин. А за кинутых ими никто не вступился: ни закон, ни родственники. Так же, как потом, в конце восьмидесятых — начале девяностых, когда чеченская мафия вышла на иной уровень контроля событий, никто не вступился за русских бизнесменов, которых обирали чеченские рэкетиры, за русских девушек, которых насиловали и делали проститутками чеченские сутенеры. За тех, кого Алоев — тогда уже не лично — сажал на иглу ради процветания своего набирающего силы бизнеса.

Преступления в отношении обитателей покорных земель, по которым проносится победоносный кочевник, — это не преступления. Чужих надо доить и стричь. Помогать нужно только своим. И чтить свои традиции. В этом тоже есть свобода: человек, который в состоянии носиться повсюду, как перекати-поле, свободно признает, что у него есть корни. И что от этих корней ему не уйти…

Сколько ни размышляй о соединении свободы и традиции, даже на этом фоне поступок Захара Алоева, совершенный тотчас после того, как ему донесли о присутствии посторонних в зоне алоевских владений, выглядел по всем параметрам экстремально. Первым делом он отозвал сына в сторону и, чтобы не слышали и не встревожились остальные, предупредил:

— Мансур, к нам забрались федералы. Разберись с ними.

Мансур, который, при всех заграничных костюмах и автомобилях, оставался исполнительным кавказским сыном, не задавал вопросов, а пошел мобилизовывать своих людей. Отправив Мансура, Захар Алоев что-то быстро сказал мистеру Гроссу, в результате чего тот побледнел и растерянно взмахнул руками. Но Алоев-старший уже отдавал приказание своим телохранителям, которые обязаны были незаметно вывести гостя с территории алоевской виллы.

Кто-то, наверное, предположит, что Захар Алоев стремился избежать международного скандала или отягощения собственной участи. Нет. Он действовал как горец, готовый пожертвовать сыном ради спасения гостя. Если Мансур погибнет в вооруженной стычке — будет его жаль, но позора не будет. Если Дэвид Гросс — плохо: позор на репутации хозяина.

Захар Алоев поступил единственно верным способом. Причем не нарушив принципов своей жизненной философии.