Фридрих Незнанский - Трое сыщиков, не считая женщины

— А потом?

— Я с тех пор не работаю. Помоталась с Андреем по гарнизонам. Кто возьмет на работу офицерскую жену, которая через день-другой может уехать?

— В Москве, наверное, проще устроиться?

— Вы знаете, пока не подворачивалось ничего приличного. Раз мужниной зарплаты хватает, я не спешу с выбором. Хотя рада бы ему помочь, Андрей слишком много работает. Возвращается поздно, иной раз чуть ли не по ночам. Уезжает же, как правило, рано.

— Рано — это когда?

— Из дома выходит без десяти восемь. Вот и в четверг в это время уехал. Я выстрелов не слышала, только вдруг услышала откуда-то крики. Причем отдельных слов не разобрать, а ощущение тревоги передалось. Вышла на лестничную площадку, выглянула в окно, которое возле мусоропровода. Чувствую, что-то стряслось, все бегут в одну сторону, к Фаянсовому переулку. И я спустилась, побежала. Мне боязно — машина-то Андрея уехала в ту сторону. Прибегаю, а там люди стоят, обсуждают. Так, мол, и так, говорят, в мужчину стреляли, его на черной «Волге» только что увезли. Я — в ужасе. Бросаюсь к милиционеру, прошу узнать, куда повезли. Говорю, может, это мой муж. Ну, он принялся куда-то звонить, каким-то образом выяснил.

— Да, дела, — вздохнула Турецкая. — Скажите, вы давно замужем?

— Одиннадцать лет… — Наталья Викторовна вдруг залихватски предложила: — А давайте-ка хлопнем по рюмочке коньячка. Что это мы беседуем всухомятку!

Не дожидаясь ответа, она достала из бара две рюмки и пузатую, наполовину полную бутылку «Хеннесси».

— Я много слышала о таком коньяке, только пить его не доводилось, — призналась Ирина Генриховна.

— Вот сейчас и попробуете. Раз впервые, можете загадывать желание. А я еще кофе налью, не возражаете?

— Кутить так кутить.

Хозяйка пошла на кухню. Ирина же опять принялась рассматривать комнату и вдруг заметила на коврике, возле своего кресла, таблетку причудливой формы. Недолго думая, она подняла ее и спрятала в сумку.

Вскоре Свентицкая вернулась с двумя чашечками кофе, села, разлила по маленьким рюмкам коньяк:

— Ну, за знакомство.

Они, чокнувшись, выпили.

— Раз уж мы выпивали, это приравнивается к брудершафту. Поэтому можете называть меня просто Ириной.

— А вы меня просто Натальей. Тем более что мы ровесницы, — интеллигентно добавила Свентицкая, которая была существенно моложе гостьи.

— По рукам. Наталья, у вас здесь сколько людей живет?

— Мы вдвоем.

— Детей не завели?

— К сожалению, нет. Все некогда было. У Андрея есть дочь от первого брака. Он старался и старается уделять ей внимание. Потом пошли полк, армия — это для него тоже родные дети.

— Простите за сугубо профессиональный вопрос, но без него мне не обойтись: у вашего мужа много врагов?

— Хватает, — жестко ответила Свентицкая. — Как у всех честных людей.

— Вы подозреваете в покушении кого-нибудь конкретно? Интуиция вам что-нибудь тут подсказывает?

— Ничего она, Ирина, мне тут не подсказывает. Ровным счетом ничего. Врагов у Андрея слишком много. И все носят погоны.

— Значит, вы полагаете, что это связано со служебной деятельностью?

Наталья Викторовна пожала плечами:

— Дня за три до покушения муж с кем-то отчаянно ругался по телефону. Я не слышала подробностей, только обратила внимание, что по имени к собеседнику он ни разу не обратился. Потом страшно разнервничался, долго ходил по кабинету, ругался. Я только и слышала: «Вот гаденыш, паскуда мерзкая». Спрашивать мужа ни о чем не стала. Теперь жалею.

— Слава богу, дело поправимое. А почему не стали спрашивать?

— Знаю, когда Андрей в столь взвинченном состоянии, к нему лучше не приставать. Такого под горячую руку наговорит, что потом не поздоровится.

— Бывали случаи? — осторожно поинтересовалась Турецкая.

— В молодости, по неопытности, несколько раз нарывалась. Потом уроки пошли впрок — учла, когда можно что-то спрашивать, а когда — нет. — Она снова наполнила рюмки. — Ну, давайте, Ирина, за то, чтобы Андрей мой побыстрей выкарабкался, выздоровел, чтобы эта черная полоса осталась позади.

Наталья Викторовна залпом выпила рюмку и закусила конфеткой. Минутку посидев молча, она печальным тоном произнесла:

— Я ведь Андрея с войны вытащила. Если бы вы знали, Ирина, сколько сил мне стоило уговорить его перейти в штаб. Думала, будет больше времени со мной проводить, только все оказалось бесполезно. Работа его так просто не отпускает, не тот случай…

Внезапно побледнев, Свентицкая поднялась и быстро вышла, почти выбежала, из комнаты. Было слышно, как за ней захлопнулась дверь ванной, откуда послышались сдавленные звуки плача. Ирина Генриховна поняла, что больше ей сегодня тут делать нечего.

Вскоре в комнату вернулась Наталья Викторовна, она прикладывала платок к покрасневшим глазам.

— Извините, пожалуйста. Я нехорошо себя чувствую, нервишки расшалились. А мне сегодня еще ехать к Андрею в больницу, я обещала.

— Да, да, конечно. Я, с вашего позволения, пойду. — Она достала из сумки визитку «Глории» и протянула ее Свентицкой: — Если вы вспомните или заметите что-то существенное, позвоните нам.

Уже в дверях Турецкая как бы ненароком спросила:

— Наталья, понимаю, сейчас у вас страшное напряжение. Надо постараться каким-то образом все это перенести. Как у вас вообще со здоровьем? На что-нибудь жалуетесь?

— Не такой у меня возраст, чтобы заниматься болячкам. Нормально чувствую.

— Какие-нибудь лекарства принимаете?

— Нет, никогда.

Накануне ночью прошла на редкость сильная гроза, и теперь вся зелень вокруг — трава, кусты, деревья — дышала свежестью. Однако солнце, поднимаясь к зениту, начинало немилосердно палить. Будучи блондином, Щеткин считал, что ему не следует долго находиться на солнцепеке. Однако сегодня, как назло, он не взял ни панаму, ни бейсболку и теперь мысленно проклинал себя за отсутствие предусмотрительности.

Антон и Петр в сопровождении капитана-кинолога шли по внутреннему двору питомника вдоль вольеров с яростно лающими, бросающимися на решетки собаками. Их буйное поведение не воодушевляло Щеткина, поэтому он шел с каменным лицом, старался не выдать свои неприятные, близкие к страху ощущения. От Плетнева не укрылся его мандраж, тот едва сдерживал улыбку, чтобы не обидеть товарища.

— Иван Игнатьевич тут допоздна сидит, иногда даже ночует, — говорил словоохотливый кинолог. — Для него не существует ни выходных, ни праздников. Только вы, обращаясь к нему, не говорите «товарищ полковник», он этого не любит.

— Почему? — удивился Антон.

— Сами удивляемся. Обычно все любят подчеркнуть свое звание, а он — нет… А ну, молчать! — цыкнул он на особенно заливистую овчарку. — Фу!

Свои!.. — Капитан опять повернулся к приезжим: — Что-то они сегодня скандалят. Даже странно — после второй кормежки, а никак не угомонятся. Может, опять гроза намечается… А вон и Иван Игнатьевич. На скамейке возле собачьего полигона с грустным видом сидел, сложив руки на коленях, седоватый мужчина лет пятидесяти. На нем была камуфляжная рубашка с короткими рукавами. Возле его ног лежала крупная овчарка.