Михаил Макаров - Эффект присутствия

«Вот на кого мне надо равняться, – думал Маштаков, разглядывая высоколобое мужественное лицо Коростылёва. – Человек живет в гармонии с собой, окружающими и природой».

Только вот за двадцать лет безупречной службы Отечеству Коростылёв не раскрыл ни одного преступления. Преступники стороной обходили отдел кадров УВД по городу Острог.

«Наговариваю на человека, – поправил себя Миха. – Он же не родился кадровиком, он в дознании в начале восьмидесятых года полтора, что ли, прокорпел. Там он поднимал преступления века. Кражи белья с веревок, соседские драки в коммуналках, неуплату алиментов».

Наконец затянувшийся на полчаса инструктаж закончился.

Зам по личному составу, как и следовало ожидать, не забыл про смутьяна.

– Маштаков, – окликнул он устремившегося к выходу оперативника, – в девятнадцать часов зайдите ко мне с тетрадью индивидуальной подготовки.

Миха в ответ пробурчал невнятно. Запас сил, отведённый на щелканье каблуками, иссяк. Полковник вовремя напомнил ему, что он уже не мальчишка.

Тридцать пять – не за горами!

Вернувшись в свой кабинет, он первым делом закурил. Сыроватая «балканка» тянулась с усилием и отчаянно горчила. Наезду Коростылёва он не придал значения, новогоднее дежурство всегда выдавалось урожайным по части всевозможных происшествий, вряд ли у опера выдастся свободное время, чтобы предъявлять замполиту конспекты. Маштаков продолжал переваривать новость дня: убийство Калинина и Зябликова на Васнецова. Из зачитанной на приеме-сдаче дежурства сводки следовало, что парней уделали из огнестрельного оружия, причем из автоматического, калибра 5,45. Миха прикидывал, кто в городе выиграл от мокрухи, кто мог провернуть такое рискованное предприятие, при помощи каких сил и средств.

Убийства и тем более организованная преступность были не его линиями, но он знал, что в стороне от работы по преступлению не останется. Не в привычках Маштакова было бегать сугубо по своей дорожке, с шорами на глазах. Он уже прикидывал, с кем из блатных стоит встретиться в надежде на доверительный разговор. У каждого только одна голова на плечах, запаски Создатель не предусмотрел. А посему братва тоже не жаждет кровопролития. Гангстерская война одним боем не закончится, непременно прогремят новые, будут ещё жертвы.

Миха не противился тому, что Борзов подсуропил ему с новогодним дежурством. Де юре дисциплинарные взыскания были сняты с него ещё на День розыска. В зачёт пошли раскрытые убийства плечевой проститутки в Соломино и мальчика в коттеджах. С тех пор Маштаков не успел прожечь кафтана, но из числа сотрудников, входящих в группу риска, его никто исключать не собирался, он был причислен к ней навечно.

Последний срыв, накрывший Миху в середине октября, прошёл практически незаметно для службы. После крутого двухдневного загула он умудрился вовремя выйти на работу в понедельник, правда, в полуразобранном виде. Реабилитировался трое суток, в течение которых отсиживался в кабинете, через силу писал бумажки, в обеденный перерыв запирался изнутри на ключ и растягивался на составленных в рядок стульях. В итоге к четвергу ожил. Начальство сделало вид, что не заметило его болезненного состояния.

Куда хуже обстояли дела семейные.

Татьяна, уезжавшая на выходные к матери, вернулась в воскресенье вечером суровая. С порога узрела плоды поведения непутевого супруга в её отсутствие. Скомканные куртка и брюки валялись посредине прихожей, на истоптанном линолеуме. Из ванной истошно орал помещенный туда до установления данных о личности оголодавший кот. Миха сидел на кухне, в одетом наизнанку полосатом свитере и в семейных трусах, с всклокоченными волосами, небритый и опухший, словно утопленник. Стол был завален рыбьей чешуей, склизкими фиолетовыми потрохами, головами и хвостами. Среди этих воняющих останков возвышалась окаменелая, обгрызенная сбоку буханка черного хлеба. Перед Маштаковым стоял захватанный жирными руками стакан, наполовину заполненный пивом, с размазанной по стенкам белесой пеной. Неподдающееся подсчёту количество пустых бутылок из-под «Ярпива», «Балтики № 3» и «Премьера» было составлено в каре в углу. Ещё несколько, как сбитые городки, валялось у холодильника. Взгляд Михин блуждал, улыбка его была идиотской.

С подоконника маленькая магнитола Sony корейской сборки, врубленная на полную мощь, величаво гремела великим поэтом Есениным, пытавшимся в исполнении Александра Новикова постичь загадку русской души.

Рядом с магнитофончиком валялось несколько аудиокассет с вытащенной наружу жеваной блестящей пленкой.

Старшая дочь Даша, раздув ноздри, смотрела на отца испепеляюще. Магнитофон был подарен ей на день рождения. Младшая Маришка испуганно хлопала глазищами, в пять лет она не всё понимала.

Татьяна, не разуваясь, чеканя шаг каблуками, прошла в кухню, выдернула вилку из розетки. Затем взяла стоявшую напротив мужа пустую чашку и пристукнула ее дном по загаженной столешнице.

– Это что такое?! – Ее указующий перст был направлен на яркую сиреневую полоску, повторявшую изгиб верхнего края чашки.

– Сервиз генеральши Поповой, – захохотал Миха, шутка показалась ему удачной.

– А это?! – Татьяна встряхнула закопчённую жестянку из-под консервированной ветчины, с перестроечных времён служившую мужу пепельницей.

В густом замесе окурков виднелось немало с фильтрами, густо испачканными в помаде.

– Кого ты снова приводил, сволочь?! – Татьянин голос зазвенел от праведного гнева.

Она в очередной раз пренебрегла основополагающим принципом, согласно которому нельзя учинять разбирательства с пьяным и тем более ругать его.

Маштаков зарычал в ответ, забыв о присутствии детей:

– Нечего уезжать каждые две недели! Как будто дома у неё нет! Лягушка-путешественница!

Вспыхнула ссора. Татьяна закричала на высокой ноте, метнула Михе в голову чашку, отмеченную помадой, коротким бабьим умом не понимая, что уничтожает основной вещдок по делу. Маштаков непроизвольно мотнулся, метательный снаряд пронесся мимо, врезался в стенку. Брызнул звон осколков на счастье.

– Ты чё делаешь, коза? – Миха, опираясь на стол, поднимался, полагая, что выглядит грозно, а на самом деле – омерзительно и жалко.

Грохнулась об пол уроненная им табуретка.

Навзрыд зарыдала Маришка. Маштаков зажал уши, уцепил за горлышко последнюю непочатую бутылку пива и, шатаясь, двинулся из кухни. По дороге он поймал плечом дверной косяк. Добравшись до маленькой комнаты, рухнул наискось на разложенный диван.

Две недели Татьяна хранила абсолютное молчание. Михина одёжка не стиралась и не гладилась. Правда, еду из холодильника и со сковородки он брал. Снять его с продуктового довольствия жена не решилась. Сколько ни сколько, а деньги Маштаков на ведение совместного хозяйства давал всегда. Дашка с отцом разговаривала исключительно односложно. «Да. Нет. Привет. Все нормально». В голосе её открыто читался вызов. Маришка с Михой общалась, он по утрам отводил ее в садик. Чувствуя свою вину перед девчонкой, Маштаков не мог смотреть в её ясные глазёнки, смаргивал, отворачивался.