Ли Чайлд - Джек Ричер: Поле смерти

В конце концов Хаббл перестал раскачиваться и посмотрел на меня. Открыл рот и снова закрыл. Открыл опять.

– Я так не могу, – сказал он.

Это были первые слова, что я услышал от него после уверенного разговора по телефону, который слушал в кабинете Финли. Хаббл говорил очень тихо, но его слова не вызывали сомнений. Это была не скулящая жалоба, а простая констатация факта. Он так не может. Я посмотрел на него, обдумывая его слова.

– Так почему вы здесь? – спросил я. – Что вы сделали?

– Я ничего не сделал, – безучастно ответил Хаббл.

– Вы сознались в том, чего не совершали, – сказал я. – Вы сами на это напросились.

– Нет, – сказал он. – Все было именно так, как я сказал. Это сделал я, и я так и сказал следователю.

– Чушь, Хаббл. Вас там даже не было. Вы были на вечеринке. Человек, отвозивший вас домой, служит в полиции, черт побери. Вы в этом не виновны, вы это знаете, и все это знают. Так что не вешайте мне лапшу на уши.

Хаббл уставился в пол. Задумался.

– Я ничего не могу объяснить, – наконец сказал он. – Я ничего не могу сказать. Мне просто необходимо узнать, что будет дальше.

Я снова посмотрел на него.

– Что будет дальше? – переспросил я. – Вы просидите здесь до понедельника, а утром вас отвезут назад в Маргрейв. А потом, полагаю, просто освободят.

– Правда? – спросил он, словно полемизируя сам с собой.

– Вас там даже не было, – повторил я. – Полиции это известно. Возможно, она захочет узнать, почему вы сознались в том, чего не совершали. И почему у того парня был номер вашего телефона.

– А если я ничего не могу ответить? – сказал Хаббл.

– Не можете или не хотите? – спросил я.

– Не могу, – уточнил он. – Я ничего и никому не могу объяснять.

Хаббл отвернулся, и его передернуло. Он был очень напуган.

– Но я не могу здесь оставаться, – сказал он. – Я этого не вынесу.

Хаббл был финансистом. Такие люди разбрасывают свои телефоны, как конфетти. Рассказывают каждому встречному о секретных фондах и налоговом рае. Говорят все, что угодно, лишь бы получить в свое распоряжение заработанные тяжелым трудом чужие доллары. Но этот номер был на обрывке компьютерной распечатки, а не на визитной карточке. И обрывок был спрятан в ботинке, а не засунут в бумажник. Фоном ко всему этому, словно ритм-секция, звучал страх, буквально струившийся из Хаббла.

– Почему вы никому не можете рассказать? – спросил я.

– Потому что не могу, – ответил он. И на этом остановился.

Внезапно я почувствовал себя страшно усталым. Двадцать четыре часа назад я спрыгнул с автобуса на развилке и пошел пешком по шоссе, бодро шагая под теплым утренним дождем. Держась подальше от людей, держась подальше от неприятностей. Без вещей, без проблем. Свобода. Я не хотел, чтобы ее отнимали у меня Хаббл, Финли или какой-то высокий тип, которому прострелили бритую голову. Я не желал иметь с этим никаких дел. Я хотел тишины и спокойствия, возможности искать следы Слепого Блейка. Я хотел найти какого-нибудь восьмидесятилетнего старика, когда-то выпивавшего вместе с ним. Мне нужно было разговаривать с тем старым негром, что подметал утром тюрьму, а не с Хабблом. Молодым преуспевающим ослом.

Он напряженно думал. Теперь я понял, что имел в виду Финли. Мне никогда не приходилось наблюдать так явственно мыслительный процесс. Хаббл беззвучно шевелил губами и загибал пальцы. Словно перебирал плюсы и минусы. Взвешивал за и против. Я молча следил за ним. И увидел, что он принял решение. Повернувшись, Хаббл посмотрел на меня.

– Мне нужен совет, – сказал он. – У меня возникла кое-какая проблема.

Я громко рассмеялся.

– Вы меня удивили. А я ни за что бы об этом не догадался. Я думал, вы здесь потому, что вам надоело по выходным играть в гольф.

– Мне нужна помощь, – произнес он настойчиво.

– Вы уже получили всю помощь, на которую только могли рассчитывать, – сказал я. – Если бы не я, вы бы сейчас стояли согнутый пополам перед своей кроватью, а сзади выстроилась бы очередь из этих сексуально возбужденных верзил. А вы до сих пор не слишком-то переусердствовали в выражении своей признательности.

Хаббл задумчиво посмотрел на меня. Кивнул.

– Извините, – сказал он. – Я вам очень признателен. Поверьте, очень признателен. Вы спасли мне жизнь. Вы за меня заступились. Вот почему вы должны мне сказать, что делать дальше. Мне угрожают.

Я откликнулся на это признание не сразу.

– Знаю. В общем-то, это очевидно.

– И не только мне, – продолжал Хаббл. – Также и моим родным.

Он собирался впутать в свои проблемы и меня. Я смерил его взглядом. Хаббл снова начал думать. Его губы беззвучно шевелились. Он считал на пальцах. Стреляя глазами по сторонам. Как будто справа и слева лежали большие кучи доводов за и против. Какая куча больше?

– У вас есть семья? – наконец спросил Хаббл.

– Нет, – ответил я.

Что еще я мог сказать? Родители мои давно умерли. Где-то у меня был брат, с которым я не виделся целую вечность. Так что у меня не было никого. И я не мог точно ответить, хочу ли обзаводиться семьей.

– Я женат уже десять лет, – продолжал Хаббл. – Десять лет исполнилось в прошлом месяце. Мы это торжественно отпраздновали. У меня двое детей. Сын девяти лет и дочь семи. Замечательная жена, замечательные дети. Я люблю их до безумия.

Он говорил искренне. Я видел это по его лицу. Затем Хаббл погрузился в молчание. При воспоминании о семье его затянула пелена грусти. Он ломал голову, какого черта торчит сейчас здесь, вдали от них. Но из тех, кто сидел в этой камере, не его первого одолевали такие мысли. И не последнего.

– У нас очень уютный дом, – снова заговорил Хаббл. – На Бекман-драйв. Я купил его пять лет назад. Заплатил уйму денег, но дом того стоит. Вам знакомы эти места?

– Нет, – снова сказал я.

Хаббл боялся перейти к сути. Скоро он начнет рассказывать мне про обои в ванной на первом этаже. И про то, как он собирается платить за курс ортодонтии, который предстоит пройти его дочери. Я не собирался ему мешать. Обычные тюремные разговоры.

– Так или иначе, – спокойно произнес Хаббл, – теперь все пошло прахом.

Он сидел на койке, одетый в выцветшую футболку и линялые джинсы. Подобрав свой белый свитер, он снова повязал его поверх плеч. Без очков его лицо казалось старше, а взгляд каким-то отсутствующим. Те, кто носит очки, без них выглядят рассеянными и беззащитными. Человек остался один в чужом, враждебном мире. Исчезла защитная преграда. Сейчас Хаббл напоминал усталого старика. Одна нога была выставлена вперед. Мне был виден рисунок на подошве.

Что именно он назвал угрозой? Какая-то тайна может стать явью? Что-то может разбить идеальную жизнь его семьи в доме на Бекман-драйв? Возможно, его жена в чем-то замешана, а он ее покрывает. Возможно, высокий тип, получивший пулю в голову, был ее любовником. Мало ли что возможно. Быть может, этой семье угрожает позор, банкротство, бесчестье, прекращение членства в местном клубе. Я ходил кругами. Я не был знаком с миром Хаббла. У меня были другие представления о том, что такое настоящая угроза. Да, он дрожал от страха. Но я не имел понятия, как много нужно для того, чтобы напугать такого человека. Или как мало. Когда я впервые увидел Хаббла вчера в полицейском участке, он был чем-то взволнован. С тех пор его то била дрожь, то он сидел, уставившись в одну точку, парализованный ужасом. Его не покидали отрешенность и апатия. Несомненно, Хаббл чего-то очень боялся. Прислонившись к стене камеры, я ждал, когда он мне расскажет, чего именно.