Брайан Гарфилд - Неумолимый

Чтобы осознать такое, нужно время. Уолкер помолчал несколько минут, потом спросил:

– И тебе без разницы, за кого сражаться? На чьей стороне – я имею в виду?

– Стороны не имеют значения за экватором.

– Знаю. Чертовски не хотелось бы показаться сентиментальной деревенщиной, но все же как насчет правых и виноватых?

– Добродетели имеют смысл для тех, кто может себе их позволить, так я думаю. Я не могу. В любом случае мораль – загон для овец, выстроенный волками. Бери что хочешь и не оглядывайся назад – вот и все дела!

Уолкер заморгал:

– Чего ради ты пришел ко мне?

– Я уже сказал. Мне нужен пилот.

– Я никогда в жизни не летал на военном самолете.

– Этого и не требуется.

Спрашивать дальше не имело смысла. Уолкер понимал, что Харгит играет с ним, как кошка с мышкой и не скажет больше ни слова, пока он, Уолкер, не дозреет до того, чтобы согласиться. Поэтому он попробовал зайти с другой стороны:

– Как ты нашел меня?

– Какая разница? Выследил тебя, используя старые связи. – Майор снова извлек бумажник, сунул Уолкеру под нос лицензию на право вождения многомоторного коммерческого самолета, выданную по всей форме, с печатями и штампами. В ней значилось: "Кендалл Вильямс. Дата рождения: 10/27/41. Место рождения: Альбукерке, Нью-Мехико. Рост: 5 футов 11 дюймов. Вес: 160 фунтов. Волосы: карие. Глаза: серые". Все графы были заполнены, за исключением подписи владельца.

Уолкер схватил бумагу дрожащей рукой:

– Где ты это достал?

– Это подделка, но знать об этом никто не должен.

– Чертовски хорошая подделка.

– Конечно, а как же иначе? Ты что, принимаешь меня за дилетанта?

– Нет, майор, ты профессионал. – Уолкер встал и отдал лицензию. – Вопрос только, в чем профессионал?

– Ну, скажем так, я – профессиональный вор!

– Капитан, ты плывешь по течению. Я предлагаю тебе выход... у тебя будет достаточно денег, чтобы двинуть в Канаду или Бразилию и открыть там собственную авиалинию. Твоя доля составит минимум пятьдесят тысяч, а то и больше. А все, что тебе придется сделать, – слетать на паре самолетов и миль двадцать вести машину.

– Риск слишком велик.

– Игра стоит свеч.

– На кой черт тебе такая сумма и что ты собираешься делать потом?

– Чтобы собрать армию, надо очень много денег, капитан. Нанять людей, обучить, снарядить...

– Господи, да с такими деньгами, о которых ты говоришь, можно забыть обо всем и жить припеваючи всю оставшуюся жизнь.

– Некоторые так бы и сделали.

Было поистине ужасно видеть, как этот вояка становится преступником. Но все годы военной службы он по приказу нарушал все моральные нормы и просто перестал воспринимать их, как нечто обязательное.

– Не заставляй меня повторять тебе все снова, капитан.

– Нет, считай, я тебя понял. Ты собираешься ограбить банк.

– Не любой банк. Банк с наличностью в миллион долларов.

– А если нас сцапают?

– Это военная операция, капитан. Мы продумали все до тонкостей, исключив любую возможность, что нас поймают.

– Даже и не знаю. Я в своей жизни крал только жевательную резинку – в детстве.

– Капитан, это, возможно, твой последний шанс заиметь свою авиацию и летать на собственном самолете.

Харгит отличался проницательностью и умел использовать слабости других людей.

– Я же не предлагаю тебе стать грабителем, – добавил майор. – Мы проделаем это один раз. Попадаются те, кто грабит постоянно, – шансы поймать их с каждым новым преступлением увеличиваются. – Он положил на стол перед Уолкером неподписанную лицензию, достал из кармана авторучку, отвинтил колпачок и вручил ему.

Немного помедлив, Уолкер поставил свою подпись там, куда майор указывал пальцем.

– Но почему именно я?

Они ехали на север в "линкольне". Стрелка спидометра моталась возле отметки "70", но в салоне, оборудованном кондиционером, было тихо и прохладно. Майор вел машину в той же манере, в какой делал все прочее: внешне небрежно, но обдуманно и четко.

– Так почему я? – повторил Уолкер.

– Потому что всегда лучше иметь дело с тем, кого знаешь. Ты был хорошим офицером. Умеешь выполнять приказы, участвовал в военных операциях. У меня есть с полдюжины знакомых военных летчиков, которых я мог бы привлечь к делу, но им бы пришлось брать отпуск, а это чревато. Тебя же никто не хватится.

Уолкер был далек от мысли, что майор вкладывал какой-то скрытый смысл в эти слова, но у него вдруг мурашки побежали по спине. Поборов охвативший его страх, он поспешил переменить тему разговора:

– Кто еще в деле?

– Трое. Двоих, возможно, ты знаешь.

– Бараклоу?

– Да.

Бараклоу тоже упоминался в газетной вырезке. Он имел звание капитана и служил непосредственно под началом Харгита. Его тоже отправили в отставку по тому приговору военно-полевого суда. Уолкер смутно помнил Бараклоу: поджарый сардонический тип со шрамом от напалма на руке.

– Кто еще?

– Эдди Барт.

– Его, кажется, не помню.

– Он был у меня сержантом.

– Его тоже судили?

– Нет. Хотели было, но им пришлось отказаться от основного обвинения и накопать на него всякой мелочи – чепуховых предлогов, по которым любого солдата можно уволить со службы, ибо у всякого, кто служит за границей, рыльце в пуху.

– Но этот парень так и остался с тобой?

– Он мне предан. – В легкой улыбке майора сквозило искреннее довольство.

– А кто пятый?

Выражение лица Харгита резко изменилось.

– Ты его никогда не встречал. Бандюга, бывший заключенный Хэнратти. – Он даже не счел нужным скрыть отвращение.

Бараклоу ждал их в Финиксе. Они пообедали там втроем, дружески беседуя о старых временах в Сайгоне, словно ничего другого они и в мыслях не держали. Бараклоу был одет в спортивные брюки и ветровку, но и то и другое, равно как и ботинки, отнюдь не выглядели дешевкой. Очевидно, операция финансировалась неплохо.

Бараклоу отличался своеобразным чувством юмора, и в характере его странно сочетались чувствительность и холодность. Его заботили изящество манер и правильность речи, а шутки его по большей части касались собственной персоны, что свойственно обычно людям умным. Он был способен и на неприкрытую грубость: с официанткой, разносящей коктейли, он обращался так, словно она являла собой низшую форму жизни: "Дорогуша, вам не мешало бы подумать о том, как бы сбрить свои усики", и притом ухитрился ущипнуть ее при первом удобном случае.

Спустя какое-то время Уолкер осознал, что эти двое хорошо сработались, потому что дополняли друг друга. Оба они были жестокими людьми, но каждый по-своему.

Садистская наклонность Бараклоу проявлялась изощренно и зловеще, но он давал себе волю лишь тогда, когда обстоятельства позволяли ему прибегнуть к крайностям, не опасаясь заслуженного возмездия.