Станислав Савицкий - Покойник в кювете

– Понял, – сказал он и вмиг исчез.

Разговор не завязался. Над столом зависло напряженное ожидание.

Оно разрядилось с приходом Петьки. Он водрузил на стол бутылку водки – ай да старички, подумал Никита – и разложил закусон, до того завернутый в плотную бумагу светло-коричневого цвета. Никита видел ее в магазине. Целая стопа лежала под рукой у продавщицы и, видно, была востребована в полной мере местной общественностью. Закусоном оказалась докторская колбаса, порезанная толстыми кусками, такие же ломти хлеба и зеленый лучок. Все было куплено на проигранные Никитой деньги.

Непочатую бутылку портвейна главный отложил в сторону.

– Это на потом, – сказал он и распечатал бутылку водки.

Про карты все забыли.

После первого же захода по водке за столом установилась дружеская атмосфера и завязался непринужденный разговор.

Никита подкинул тему – семья Смагиных.

Их здесь помнили до сих пор.

– Михална была ничего себе баба.

Так отозвался о матери Смагина пенсионер с белесыми глазами и челкой на лбу, предварительно шмыгнув носом.

– Нормальная, отзывчивая, – дополнил Петька. – Да, Филиппыч? – обратился он к главному.

Филиппыч степенно кивнул головой.

На предмет дать взаймы, догадался Никита.

– А вот муженек у неё был еще та сволочь, – сказал Филиппыч, и оба других пенсионера согласно закивали головами.

– Одно слово: хулиган, – поддакнул Петька.

– Слава богу, отдал концы. И настрадалась от него Михална.

– Так помянем ее добрым словом, – предложил старик с белесыми глазами.

Предложение поддержали единогласно. Выпили за упокой души Михалны.

Общение со стариками проходило без официального представления и знакомства, и это имело свои преимущества – случайно встретились и так же разошлись, как в море корабли. И никто никому ничем не обязан.

«А встретимся на улице, так друг друга не признаем», – подумал Никита.

– А вот за него пить не будем, – решительно заявил Петька. – Хоть он и помер.

– Не будем, – согласились его приятели.

– Кстати, сын недавно последовал его примеру, – сказал Никита.

– Юрка-то? Помер, что ли?

– А я о чем говорю?

– Неужто? А ведь он еще в соку должен быть. По возрасту, – засомневался Филиппыч.

– Точно говорю. Стороной, правда, слышал. Но от общего знакомого.

– Туда ему и дорога, – удовлетворенно сказал пенсионер с белесыми глазами.

– Что так?

– А то: яблоко от яблони далеко не падает.

– Тоже хулиганил? – спросил Никита.

– Не без того, – сказал Филиппыч, глядя в сторону.

Беседа прервалась. Пенсионеры о чем-то задумались.

О чем могли думать эти одинокие и вряд ли кому нужные старики, отжившие свой век?

Конечно, о былом.

«Того и гляди, посыплются из них воспоминания, скучные и замшелые, интересные только им одним», – с содроганием подумал Никита и решил оживить разговор в прежнем русле.

– Да… – прочувственно сказал он. – Я, конечно, не в плане оправдания, а в качестве констатации факта говорю – время было такое. Как ни крути, а молодость Юрки выпала на крутые девяностые. Многие тогда подались в братки.

Это была наводка на нужную тему. И, кажется, на нее клюнули.

– Да, было дело, – согласился самый общительный из троицы Петька. – Тяжелые были времена. Все выкручивались как могли.

– Вот и Юрке Смагину довелось отсидеть свое, – продолжил Никита. – Не выкрутился. А чему удивляться, если он еще с детства матери лишился.

– Кто это тебе сказал, что он в детстве матери лишился? – удивленно спросил Филиппыч.

– Так… Стороной слышал, – нейтрально ответил Никита.

– Опять небось от общего знакомого, – с неприязненной миной в лице сказал пенсионер с белесыми глазами.

– Ну да, – подтвердил Никита.

– Соврал он тебе.

– Михална мужа пережила этак лет на восемь. А то и десять. Как могла старалась направить сына по-правильному. Только он от рук еще с детства отбился. В отца пошел. И при нем еще сел, – сказал пенсионер с белесыми глазами и скосил глаза на главного. – Да, Филиппыч?

Филиппыч степенно кивнул головой и поставил точку в дискуссии относительно генеалогического древа покойного Юрия Петровича Смагина.

– Так что с детства семья у него была в полном составе, – сказал он.

Так появилась первая трещина в автобиографии Смагина-сына, рассказанная им доверчивой Анне Тимофеевне.

– На стреме стоял, – вздохнул Никита. – На том и попался.

– Опять соврал твой знакомый, – хихикнул пенсионер с белесыми газами. – Смага сам влез в чужую квартиру. А на стреме поставил Рогалика. Вот на пару они и сели.

– А что за Рогалик? Фамилия такая? – спросил Никита.

– Сам ты фамилия, – возмутился Петька. – Не фамилия, а прозвище. А фамилия его Рогов всегда была. Васька Рогов. Вот он был безотцовщина. И матери рано лишился. А присматривала за ним тетка.

– А у самой была своя банда таких же отпетых, – поддакнул Филиппыч.

– Так что сам видишь, какой был досмотр за Васькой. Это потом в суде учли и дали ему по нижней планке.

А не пресловутый ли это дядя Вася из Кочек?

Если да, то всё прекрасно сходится.

Юрий Смагин приехал получить с него должок, и тот с ним рассчитался по полной программе.

Как всё просто. До скучного.

И теперь ему остается рассказать обо всём Сереге и отстраниться от дела.

И что дальше?

ДЭЗы? Неужели его судьба вечно ими заниматься?

– А где он сейчас живет? Васька Рогов, – спросил Никита.

– А черт его знает. Сгинул куда-то. Всех пацанов с нашего двора жизнь разметала черт знает куда, – сказал пенсионер с белесыми глазами.

Петька ему возразил:

– А вот с Васькой Роговым дело было не так. Как он вышел из тюряги, поболтался здесь какое-то время, и тетка взяла его к себе.

– Что-то я не помню такого, – удивился Филиппыч. – И куда ж она могла его взять при своей банде в такой тесноте?

– Так у Васьки-то была не одна тетка, – стоял на своем Петька.

– Снова трёп, – махнул рукой Филиппыч и отвернулся в сторону.

– А куда она взяла его? – спросил Никита.

– А кто ж ее знает. Не видел. И никто мне не докладывал.

– Во-во, – усмехнулся Филиппыч, подтверждая тем самым, что всё сказанное Петькой пустые разговоры.

– Не в Кочки случайно? – спросил Никита.

– Может, и в Кочки, – ответил Петька. – Разве всё упомнишь?

Разговор прервался. Старики загрустили. Этот двор, где прошла их жизнь, так и остался для них единственным и последним пристанищем, и за его пределами они мало что знали.

– Мужики, а не пора ли нам возобновить мероприятие? – сказал Петька, доставая бутылку портвейна.

Филиппыч дал отмашку, и Петька принялся разливать вино. Никита накрыл свой стакан ладонью к всеобщему удовлетворению.

Они допили портвейн и предались воспоминаниям личного характера о давно минувших днях, совершенно чуждых для Никиты.