Фридрих Незнанский - Заложник

— Светка-а-а! — продолжал надрываться, похоже, не совсем уже трезвый Найк, очевидно, очень гордившийся некоторой курчавой еще порослью под носом и на подбородке. Ну да, сегодня ж небритость в моде! Особый какой-то шик.

— Ты скажи ему, что это нехорошо… вот так… — немного раздраженно заметил Игорь.

— Не нравится, сам и скажи! — вспыхнула девушка.

— Это она таким вот образом честь своего кавалера… защищает! — с откровенным уже сарказмом сказала Валерия, ни к кому конкретно не обращаясь. В сторону, выражаясь театральным языком.

— Девочки, умоляю вас… не надо! — заторопился Игорь. — Светик, я прошу! Можете отдыхать, валять дурака, только без этого… не надо, Светик! Без грубостей. Мы же все тебя любим. Вот и Александр Борисович тоже очень хотел с тобой познакомиться, я ведь ему много о тебе хорошего рассказывал… Саша, ну хоть ты подтверди! — Он был абсолютно беспомощен, этот любящий папаша.

— Подтверждаю, — хмыкнул Турецкий. — Вот как на духу! Девушка ведь обожает парадоксы, так?

— А вот с вами я поговорю с удовольствием, ладно? Я ведь вас еще сегодня увижу?

— Полагаю, что да, — кивнул Турецкий. — Была бы тема, а повод найдется, верно? Или предпочитаете наоборот?

— Все проще. Был момент, когда я задумывалась о юрфаке. Если вам не покажется скучным…

— Мед на сердечные раны! — с пафосом произнес Турецкий.

— Ну, тогда я побежала. Пока, Александр Борисович, пока, тетя Ира!

— Я, конечно, не Бенджамин Спок и не Песталоцци там какой-нибудь, — почти зло сказала Валерия, снова ни к кому не обращаясь, — но так воспитывать детей нельзя! Это, извините, не воспитание, а…

— Лапочка, Лерочка, остановись! — жалобно протянул Игорь. — Ну не надо обострять там, где в этом нет ни малейшей необходимости!.. Девочка моя, успокойся. Светка придет, извинится, если ты хочешь, зачем же вы, ей-богу?.. Вернемся лучше к столу! Я просто отчаянно проголодался, наблюдая за детскими шалостями. Господа! — закричал он. — Не пора ли снова заняться делом? Кажется, наши буйные варяги набили наконец свои желудки! И уступают места аборигенам! Шутка, господа, — невесело закончил он и попытался взять Валерию под руку, но та резко отдернула свой локоть.

Недоставало еще, чтобы сейчас вспыхнул скандал! Турецкий отреагировал резвее, чем, возможно, следовало. Взглядом показал Залесскому на Ирину, а сам аккуратно придержал локоток раздраженной супруги хозяина, заметив и оценив при этом полный нескрываемой иронии взгляд собственной жены.

— Вы позволите, мадам?

— Вам? Позволю, — неожиданно спокойно сказала Валерия, оперлась на его руку и, не оборачиваясь на мужа, пошла к столу.

«Эва! — обратил наконец внимание Турецкий. — А платье-то она успела сменить!»

Теперь на Валерии было длинное черное платье из какой-то тяжелой даже на взгляд материи, однако соблазнительные разрезы, как он отметил, продолжали иметь место.

— Восхитительное платье… — тихо простонал он, склонившись к уху хозяйки.

— Я была уверена, что тебе понравится, — приняла она комплимент как должное.

— М-да-а… — только и оставалось вздохнуть Александру Борисовичу.

Народ стал возвращаться на свои места, рассаживаться.

И тут он прилетел…

«Старики» и молодежь, не успевшая оседлать своих «железных жеребцов», дружно задрали головы.

Дело в том, что с некоторых пор здесь никто не летал, хотя относительно недалеко располагались и гражданский, и военный аэродромы, и известный на всю страну летный испытательный институт со своими многочисленными службами. Раньше в небе этого района было довольно тесно, но после завершения строительства поселка Солнечный Игорю Залесскому удалось выйти на руководство летными службами и «уговорить» их, своими, разумеется, способами, сдвинуть эшелоны движения самолетов немного в сторону. Чтобы те шумом своих моторов не возмущали тишину заповедных мест. Вот поэтому появление нежданного гостя немедленно вызвало общее любопытство. Все без исключения теперь наблюдали за тонущим в пронзительной небесной голубизне, освещенным солнцем, золотисто-красным самолетиком, звук мотора которого звучал все глуше и глуше.

А потом вдруг случилось неожиданное.

Красивый самолетик ринулся к земле, причем казалось, что целью его опасного пике был выбран именно этот поселок с разноцветными крышами домов — красными, зелеными, синими. Наверное, оттуда, сверху, зрелище очень красивое.

И он продолжал лететь, не сворачивая, быстро увеличиваясь в размерах. И вскоре оказался совсем даже и немаленьким. Но все равно он по-прежнему оставался праздничным и ярким. Хотя нарастающий рев его двигателя становился все более тревожным.

А потом от него отделилась черная точка, которая будто отлетела в сторону, и рядом с ней вспыхнул белый купол. Парашют? Это что же? Летчик оставил машину? А она продолжала нестись к земле!..

Турецкий вдруг совершенно холодно и трезво сообразил, что наступает конец света. Ну да, тот самый апокалипсис, о котором говорено столько страшных и неубедительных слов.

Он окинул взглядом поднятые к небу, каменно застывшие лица, услышал могильную тишину, которую продолжал сверлить с нарастающим ревом падающий самолет…

И тут что-то произошло. Все почему-то разом задвигались, заговорили непонятно о чем, словно Бог дал неожиданную передышку. Вскинув лицо, Александр увидел, что самолет изменил курс своего падения и теперь медленно, будто нехотя, уходил за кромку недалекого леса. Вот он скрылся…

Через короткое мгновение за лесом громыхнуло, гулкий удар повторился эхом, а спустя еще полминуты в синеву безоблачного, умиротворенного неба пополз отвратительный, ядовито черный дымный язык…

— Господи, что это было? — звенящим от напряжения голосом спросила Валерия.

— Спортсмены, мать их, развлекаются… — донеслось откуда-то слева.

— Ох и доиграются однажды, блин! — словно бы поддержал осуждающей интонацией другой голос.

Александр выдохнул наконец скопившийся в груди воздух и с непонятным облегчением понял, что способен таки сдержать себя, не сорваться, не выматериться от души, ибо вот и язык будто прилип к гортани. Распух и стал неповоротливым, непослушным, как от безумной жажды.

Он взял свой бокал, наполненный до половины терпким сухим красным вином, слегка покрутил в руке, сделав воронку, отхлебнул немного, подвигал губами, после чего наклонился к Валерии. Сказал хотя и доверительно, но достаточно громко, чтобы услышали и соседи:

— Что это было, хотите знать? А это, милая моя, одна известная старуха со своей косой мимо пролетала. Может, вовремя спохватилась, что ошиблась адресом, такое случается… А может, просто напомнила, что всё на белом свете — суета и томление духа. Как сказал Екклесиаст. Легкий такой намек, понимаете?