Фридрих Незнанский - Героиновая пропасть

А Галеева перенесли в дом прислуги, где уложили на кровать. Еще не пришедший в себя старик все время повторял: «Мерзавцы, рукопись… Рукопись!»

Да какая к черту рукопись, когда сам чуть было не отдал Богу душу… Или Аллаху, если старый в кого-то еще верит…

Примчавшаяся пожарная команда констатировала практически полное сгорание жилого объекта, залила вонючей пеной недогоревшие бревна, отчего гарь теперь разнеслась по всему поселку, и уехала, оставив право разбираться с происшествием, к счастью обошедшимся без человеческих жертв, прибывшей местной милицейской команде.

Последняя, ввиду того что было еще довольно темно, отложила расследование до утра, а пока оставила стража, попробовала по свежим следам допросить хозяина, но успеха не имела, поскольку тому требовался врач, а не правоохранительная защита.

Происшествие вошло в ночную сводку по областному Управлению внутренних дел. И ввиду того что пострадавшим являлся не какой-нибудь Ваня Пупкин, а посол Советского Союза, хоть и на пенсии, да к тому же медицинскую помощь ему прибыли оказывать врачи «Скорой» из Центральной клинической больницы — единственная привилегия, оставшаяся Галееву от горбачевских времен, — происшествие попало и в сводку дежурного на Петровке, 38.

Утром, по привычке просматривая сводку за прошедшие сутки, Вячеслав Иванович Грязнов разве что смог присвистнуть в некоторой растерянности. Вот это сработали!

И принялся немедленно звонить Турецкому.

А еще через пятнадцать минут они оба узнали, что Галеев ночью был госпитализирован с диагнозом: приступ сердечной недостаточности и находится в ЦКБ на Рублевском шоссе.

Мчаться на Рублевку в кремлевскую клинику было бессмысленно — врачи не допустят. Решили подождать денек-другой.

В принципе, помимо чисто человеческих соболезнований, у Турецкого не было острой причины снова разговаривать с Галеевым. Тот обещал дать почитать мемуары? Ну и хорошо, но они вряд ли открыли бы что-то новое. Однако же сам факт поджога дома — а иначе Турецкий и не мыслил себе этой акции — говорил о том, что его разговор с бывшим послом выплыл наружу. Каким образом? А все тем же, видимо: он сам не страховался, в то время как за ним следовал «хвост». И вот результат. Жаль, конечно, если у Фарида сгорели все материалы и рукопись. Но с другой стороны, ведь зачем-то же он держал на даче компьютер? И куда сбрасывал текст? Значит, возможно, не все еще и потеряно. Ну а что дача? Тоже жалко, но ведь и не на улице оказался пожилой человек. Огромная квартира имеется. Хотя такой удар в его-то возрасте может не пройти бесследно…

Голованов скоро понял, что ответственная миссия его по сути пустышка. Далеко не глупыми и не беспечными были эти люди, организовавшие благотворительные фонды, которые должны были бы осуществлять помощь беспомощным ветеранам.

Помощь беспомощным… Этот, говоря нынешним языком, слоган звучал постоянно. На все лады. Как заклинание. Его произносил Андрей Игнатьевич Сиповатый, вызывающе скрипя своими протезами. То же самое повторял бухгалтер — пожилой человечек с бегающими глазками. Даже сторож-привратник возле чугунной решетки ворот, поставленных перед двухэтажным, хорошо отремонтированным домом неизвестно для какой цели и от кого, и тот не преминул сообщить о своем высоком предназначении. Но одновременно все без исключения подозрительно поглядывали на мытаря из Федеральной службы налоговой полиции и прибывшего с ним не то телохранителя, не то младшего помощника, каковым выглядел Сева, роль которого была непонятна. А все непонятное, известно, таит опасность.

Пока мытарь Алексей Силантьевич тщательно изучал документы — договора, соглашения, накладные и все прочее, включая списки ветеранов и отчеты об оказанной им материальной помощи, — Голованов осматривал богато отделанные кабинеты офиса, складские помещения, вызывал для беседы отдельных ветеранов — по списку, интересовался размерами оказанной помощи.

Словом, много времени не потребовалось, чтобы прояснить основной для себя вопрос: на те доходы, что получает фонд от своих торгово-закупочных сделок, шикарно жить не получится. Практика же указывала на обратное. Были, не могли не иметься неучтенные средства, на которые и особняки для руководства строились, и дорогие иномарки приобретались. И о них ничего не говорилось в налоговых ведомостях. Значит, жили не по средствам.

Непонятно зачем щуря свои белесые маленькие глазки, Сиповатый снисходительно объяснял некоторые «нестыковки» в финансовых документах тем, что в отделение фонда нередко поступают разовые вспомоществования от отдельных богатеньких «буратин», которые в славе вовсе не нуждаются, а беспомощным иной раз помочь не брезгуют. Какие же налоги с бескорыстных подарков?! Сама идея профанируется!

А законы Сиповатого не убеждали. Он сам крепко пострадал и служил таким же пострадавшим. Где, мать вашу, справедливость?! Ну приходится иногда идти на нарушения, но во имя чего? Тех же несчастных, о которых давно забыло государство! Лишило здоровья и посчитало, что так и надо…

— Ну арестовывайте меня! Сажайте! — кричал он, распаляясь и по-прежнему щуря невыразительные глазки. — Чего церемониться с калекой! И пускай наши ветераны сами свое слово скажут — про все: про государственную заботу, от которой нищенствовать по поездам приходится! Про сердобольных спонсоров, с подачек которых то же государство еще и налоги платить требует!..

Демагогии хватало. Но это была откровенная работа на публику. На сотрудников фонда, на случайных посетителей, одетых в «камуфляжку» и с физиономиями откормленных рыночных охранников. Ну и на ревизоров из Москвы, разумеется, в первую очередь.

Мытарь был мужик тертый, знающий свое дело и на «выступления» Сиповатого не реагировал. А тот по этой причине все больше заводился. Обещал жаловаться и сыпал при этом достаточно «громкими» фамилиями губернаторов, депутатов, госчиновников. Другой бы испугался. Но чего было стесняться «ревизорам», если разрешение на проверку было дано, как это ни странно выглядит, самим председателем Центрального фонда. И это тоже в какой-то мере сдерживало Сиповатого от неправедных действий. Пожалуйста, все претензии к твоему приятелю Диме.

И в какие-то моменты в лысую голову Сиповатого начали закрадываться сомнения, что, может, это все вовсе и не акция ФСНП, а месть Димы лично ему, Андрею, за некоторые дела, о которых Сиповатый совсем не собирался ставить свое начальство в известность. Или просто Диме тому же понадобилось теплое местечко для кого-то из своих еще не устроенных. Так что, возможно, лучше не злить «проверяльщиков» своей фрондой, а, наоборот, вовремя повиниться, добиться снисхождения, наобещать все исправить, как теперь говорят, окончательно «выйти из тени». Домой их зазвать, угостить хорошим обедом. А не исключено, что и на взятку клюнут. Кто у нас без греха?