Фридрих Незнанский - Ночной снайпер

Михайлов показал — какую именно.

— Опасно.

— А что делать? Сидеть и ждать, когда за тобой придут? И все, что было и не было, на тебя повесят? Кстати, а почему ты не спрашиваешь: сколько это стоит? Или тебе все равно? Или уже неинтересно стало?

— Почему, интересно.

— Колян обещал тебе тридцать кусков. Хотя тебе надо от нее избавиться не меньше, чем ему.

— Красивая она… — Леха разглядывал фотографии. — У нее дети хоть есть?

— Слушай, что это на тебя нашло? Шлюха она и курва, откуда у таких дети? Ты бы, Леха, говорил, да не забывался…

— Не ори… Я в бабу только один раз стрелял, в Чечне…

— Чтоб она тебя не шлепнула, верно? — Михайлов начал терять терпение. — Ну и тут та же самая история! Не ты ее шлепнешь, так она тебя сдаст…

— … и еще вторую, с твоей подачи, в Швейцарии. Потому и спрашиваю, — негромко сказал Леха, глядя в сторону.

— Детей у нее нету, можешь мне поверить. Полегчало? А если бы были? Пусть идет и закладывает? Слушай, не нравишься ты мне в последнее время!

— Ты мне тоже… Ладно, другое объясни: почему именно здесь, можно сказать, на глазах у генпрокурора и ментов, а не в другом месте?

— Где оно, это другое место… — пробормотал Михайлов. — Ее потеряли, дома нет, то ли прячется, то ли шляется где-то. Только одно известно: она точно приедет сюда к восемнадцати ноль-ноль, ей тут назначили…

— А если меня схватят?

— Если да кабы… Не будем о грустном, Леха! — Михайлов достал из барсетки небольшую пробирку с таблетками. — Вот, на тот случай, чтоб со всем разом рассчитаться в этой нашей собачьей жизни. Одна таблетка под язык — и поминай как звали… Бери, что смотришь? Или у тебя есть другие варианты, кроме пожизненной отсидки? Кстати, свой «визин» не забудь.

— Ну ты все предусмотрел! — качнул головой Леха, но таблетку и «визин» взял, положил в верхний карман куртки.

— Работа у меня такая… — сказал Михайлов, доставая комбинезон, чтобы переодеться. — От тебя завишу. Что смотришь? Случись что с тобой, меня, думаешь, Колян по головке погладит? Как с гуся вода? С тебя-то какой будет спрос? Я же буду во всем и виноват, и мне такую же пилюлю глотать… Или ты думаешь иначе?

— Ничего я не думаю, — отмахнулся Леха. — До шести вечера еще далеко… Целых четыре часа. Что, так и буду я там сидеть, пыль глотать?

— А куда ты денешься? За такие бабки я бы и неделю просидел. Кстати, винтовку придется там оставить. — И добавил, встретив недоуменный взгляд Михайлова: — Понимаю, она тебе как родная, с тобой одно целое, как твоя рука. А что делать, с другой стороны? С ней далеко не уйдешь, если оцепят. Сам понимаешь, времени у тебя будет в обрез. Найдем тебе потом другую, не хуже. Пристреляешься, приноровишься и к ней.

Они вышли из машины возле намеченного дома, Михайлов впереди, одетый в комбинезон слесаря-сантехника и кепи, со стареньким, ободранным чемоданом, где обычно носят инструмент, только вместо него там была разобранная винтовка Драгунова, а Леха шел сзади и в стороне, эдакий провинциал, только что с вокзала, с любопытством разглядывающий витрины, вывески и девушек. Михайлов вошел в один подъезд, Леха, через какое-то время, в другой. Михайлов быстро вошел, на ходу кивнул консьержке, смотревшей небольшой черно-белый телевизор, потом поднялся в лифте на последний этаж и там с деловым видом и без суеты открыл с помощью отмычек люк, ведущий на чердак. Прошел там пару других таких же люков над соседними подъездами, остановился над третьим и прислушался, посмотрев на часы.

Вроде пора бы Лехе тоже подняться сюда, на последний этаж.

Гера Шестаков и Леня Барышников приехали в Катуар утренней электричкой. Там уже ждала машина начальника отдела милиции, старая, замызганная грязью «Волга», которая явно нуждалась в помывке, ремонте и покраске.

Гера выглядел хмурым и недовольным. Турецкий небось завтра летит в Париж, будет там ходить по разным Монмартрам. Потом позвонит в клинику, обо всем договорится и навестит, допросит безутешную вдову убиенного литератора Шайкевича. А тут, дай бог, успеть бы разобраться до последней электрички в Москву да перекусить в местной пельменной, мимо которой они только что проехали. Вот оно, социальное неравенство… Хотя о чем там Александру Борисычу особенно говорить? Ошибки быть не может: установлено не только то, что Шайкевич проводил больную дочку с женой во Францию, но и что он был любимым учеником покойного профессора Симукова, в квартире которого его и убили. И надо только узнать, для кого Шайкевич писал свои тексты, с кем общался, кому звонил…

А тут торчи в замызганной «Волге», потом смотри в бегающие глаза местных ментов, которые, конечно, ничегошеньки не знают и ни про какие ночные поездки их «уаза» в Москву никогда не слышали.

— Значит, посмотри шины, сними отпечатки, как положено, — негромко сказал Гера Лене, когда они направлялись к милицейскому гаражу. — В салоне тоже сними все отпечатки.

Местные милицейские начальники шли сзади, переглядываясь и настороженно прислушиваясь к разговорам гостей из Генпрокуратуры.

— Что-то мне подсказывает, что их еще не меняли, — тихо ответил Леня. — Видал, начальственная «Волга», а резина лысая? Посмотрю, сделаю слепок и сразу составлю протокол. Ну и, между делом, когда не будут следить, впарю им в «Волгу» эту хреновину, сам знаешь куда… — И, оглянувшись, показал Гере небольшой чип, величиной с булавочную головку. — Но отвечать будешь ты! — добавил он.

— Не ты же…

— А ты чем займешься?

— Не беспокойся, я тоже без дела не останусь. Полистаю пока журналы происшествий, отвлеку на себя внимание, посмотрю некоторые дни. Борисыч говорил, будто муровцы Грязнова нашли совпадения их затянувшихся до утра выездов по вызовам граждан с теми самыми ночами, когда орудовал этот чертов стрелок… Может, они за водкой с девками мотались, а может, и нет. Ну и с личным составом познакомлюсь…

Покосившиеся ворота гаража со скрипом и скрежетом открылись, и они сразу увидели старый милицейский «уазик», смиренно ожидавший своей участи.

Леня наклонился и потрогал шины. Взглянул снизу на Геру, утвердительно кивнул: похоже, те самые.

И стал сноровисто и быстро готовить гипсовый раствор, чтобы снимать слепки.

Гера прошел с майором Коровиным — молодым, рыжим, в конопушках здоровяком — в его кабинет, стараясь не встречаться с ним взглядом, и там с невозмутимым видом стал просматривать документацию: сначала личные дела и только потом журналы разъездов по вызовам. И убедился в справедливости вывода, сделанного орлами из гнезда Вячеслава Ивановича Грязнова: выезды «уазика» совпадали по времени с убийствами партнеров Кольчугина.

— Этот вот Воронин Эдуард… — спросил он, нарушив молчание примерно через полчаса. — Он ведь раньше в Чечне служил?