Фридрих Незнанский - Незримая паутина

— Через полчасика, — сказала Ира, взглянув на часы. — Тоже чего-нибудь перехвачу и выйду.

Она подумала, что разглядывать эти самые топики, на которые родители денег все равно не дадут, — только расстраиваться. Не иначе Нинкина мамочка собиралась лететь отдыхать на очередные острова.

Ира залезла рукой в кастрюльку в холодильнике, достала оттуда парочку холодных котлет. Полила их кетчупом, добавила петрушки, положила сверху и снизу пару кусков белого хлеба… Чем не гамбургер? И что за интерес постоянно сравнивать забегаловки «Макдоналдс» в разных районах Москвы, куда ребята часто ездили всем классом? Ира от этих походов в «Макдоналдс» отказывалась, и все полагали, что она выпендривается, бережет фигуру, впрочем, соглашались: Демьяновой есть что беречь.

Девчонки шли не спеша посреди бульвара, чувствуя на себе взгляды молодых ребят. Вернее, эти взгляды в основном доставались Ире, а Нина, признавая ее превосходство, только обмирала, находясь в эпицентре недоступного для нее мужского внимания.

Они вошли в небольшой магазинчик со стенами из тонированного стекла и крышей из оранжевой металлочерепицы. Пока Нина разглядывала топики для мамы-путешественницы, Ира, чтобы не предаваться соблазнам, отошла к прилавку, где продавалась бижутерия. Эти сверкающие вещицы уж и вовсе недоступны, но именно поэтому к ним можно относиться более спокойно.

— Ты что, сволочь, делаешь! — вдруг закричала девушка, стоявшая рядом с Ирой, и попыталась поймать парня, выхватившего у нее из сумки кошелек, но тот рванулся к двери, пихнув Иру на потерпевшую, так что обе, столкнувшись, чуть не упали.

— Держите его! — заверещали продавщицы, выскакивая из-за прилавков, но парень уже выскочил на улицу.

— Ах ты паразит! — Ограбленная помчалась за ним, а Ира невольно подалась за ней следом.

И тут же, к счастью, прозвучал милицейский свисток. Выбежав на улицу, девушки увидели, как двое милиционеров крутят руки вырывающемуся парню.

— Да ничего я не брал! — кричал тот. — Это мой кошелек…

— Это мои деньги! — Потерпевшая в сердцах ударила его сумкой по голове, так что на землю высыпалось все содержимое.

— Да вон твой кошель! — указал грабитель на сверкающую кучу высыпавшегося барахла. Все на мгновение отвлеклись, обратившись взорами туда, куда он ткнул пальцем. Воспользовавшись этим, парень вырвался, бросился по аллее, но милиционеры снова догнали его, свалили на землю.

Собралась толпа.

— Что случилось? — спрашивали зеваки, разглядывая борющихся на асфальте.

— Как что? Грабителя поймали, в сумку ко мне залез… — Потерпевшая села прямо на землю возле вывалившегося добра, принялась бестолково его собирать, потом, махнув рукой, сунула в рот сигарету.

— Да не брал я ничего! — орал парень, которого милиционерам наконец удалось скрутить и поставить на ноги. — Пусть докажет.

— Сволочь такая! У меня свидетели есть! Вот девушка все видела, ты ее чуть с ног не сбил!

— Вы сами это видели? — спросил неестественно бледный и очень молодой милиционер Иру, достав бланк протокола. — Можете подтвердить, что он залез к ней в сумку?

Ира кивнула.

— Мы тоже видели! — заявили продавщицы. — Да все, кто там был…

— Минуточку, граждане! — милиционер поднял обе руки. — Сейчас мы отвезем задержанного в отделение, но наша машина всех не может вместить. Возьмем только потерпевшую и непосредственную свидетельницу преступления. Остальные пусть запишут свои фамилии и телефоны, и мы вас всех обязательно пригласим! — Он протянул в толпу лист протокола. — А вы садитесь, — указал потерпевшей и Ире на милицейский «Москвич» с проблесковым маячком. — Не беспокойтесь, это недолго. Выполните свой гражданский долг, и свободны.

А он обаяшка, можно сказать, подумала Ира. Такому только в кино играть. Правда, не в нашем. Настоящий Ди Каприо, только очень уж бледный. Как из концлагеря. И она послушно села в машину.

По дороге Ира вспомнила, что сотовый конечно же забыла дома. Денис опять будет ругаться: почему ходишь без аппарата… А потому! Во-первых, она уже взрослая. Во-вторых, телефон тяжелый и допотопный. У ребятишек в ее школе трубки вдвое меньше и практически невесомые. В-третьих, куда она его положит? В-четвертых, просто забыла. А главное, если на то пошло, ей не хочется, чтобы каждый ее шаг кто-то контролировал. И нечего лапшу на уши вешать про каких-то похитителей.

Ефим приехал к месту встречи возле Киевского вокзала секунда в секунду. Несколько мгновений он и Соломин смотрели, словно не зная, чего друг от друга ожидать. Все-таки давно не виделись. В конце концов Ефим первый рассмеялся, и они обнялись.

Сели под грибок в небольшом уличном кафе, заказали пиво. Здесь было полно шатающегося народа, а значит, меньше шансов, что кто-то обратит на них внимание и станет подслушивать.

Соломин глянул на почти незаметный бледно-розовый после операции шрам на шее Ефима и снова удивился его везучести и живучести.

— Все думаю: как это ты уцелел… — покачал головой Павел Семенович.

— Ну! Сам удивляюсь. А связки все равно повреждены. Потому голос изменился. Это мне уже в Базеле сообщили, а заодно за отдельную плату предложили вернуть все, как было. А я им говорю: мне такой даже больше нравится, с хрипотцой. Может, еще запою под фанеру на российской эстраде. Сейчас такие хрипуны нарасхват. Сам себе, понятно, другое думаю. Вдруг у ментов мой голос на контроле? Записывали, поди, мои разговоры, когда за мной гонялись… Другие, слыхал, за большие деньги специально параметры родного голоса меняют. А тут за бесплатно.

— Разумно, — кивнул Соломин. — Так, покажи свое свидетельство, почитаем.

— А почему, Павел Семенович, вы сегодня не заседаете на внеочередной сессии Думы, недавно отозванной с каникул? — полюбопытствовал Ефим, передавая ему, почему-то под столом, свой «диплом». — Я вас как рядовой налогоплательщик спрашиваю. Пока к вам сюда собирался, телевизор смотрел, все вас высматривал в зале заседаний. Где там мой босс, думаю. Или вы мне из курилки позвонили?

— Из какой курилки, из номера… — рассеянно сказал Соломин.

— А вот еще вопрос, теперь уже как от рядового избирателя, — не унимался Ефим. — Если, к примеру, вам по малой нужде отлучиться надо, небось руку поднимаете, разрешения у спикера спрашиваете? Или у каждого утки под столом, как в больнице? Вообще, как в регламенте это записано? Я сколько в Склифе валялся или в том же Базеле, все от нечего делать смотрел на ваши дебаты, ожидая, что вы скажете по животрепещущим проблемам и как ответите на веяния времени? Ведь часами там сидите! Некоторые, правда, все время туда-сюда шастают, и вся страна это видит и репу чешет: во, выбрали на свою шею! Мы тут без зарплаты сидим, а они там чем занимаются? Но, с другой стороны, захотел, к примеру, народный избранник отлить, невтерпеж ему, а его не отпускают. И больно смотреть, как он, бедный, мается. Или наблюдать под его рабочим местом неловкость в виде лужи, особенно у кого по возрасту недержание. Я и спрашиваю: могут отпустить помочиться или в ответ на такую просьбу из президиума один ответ: потерпи, мол, Павел Семенович, покуда судьбоносный документ не примем?