Алексей Макеев - Разменная монета

– Он доведет меня до могилы, – тихим шепотом сказал он, и Евгений Сергеевич прекрасно понял, про кого идет речь.

Сведенное судорогой тело было благополучно опущено на диван. Женя развязал шнурки на ботинках раненого, снял обувь, затем сырые носки, стащил с него брюки и оставил в одних трусах. С непроизвольным стоном он повалился на постель, от боли закрыв глаза. По своему опыту, Женя знал, что такие раны, только на вид пугающие, на самом деле затягиваются довольно быстро, не давая организму обессилеть от борьбы с высокой температурой.

Она уже начала подниматься, и Женя быстро сделал своему пациенту два укола антибиотиков. Затем, обработав рану спиртом, он достал из тайника свою чудодейственную мазь. Все, что сейчас творилось с Вилковым, не имело отношения к состоянию его здоровья. Это был болевой шок от проникающего ранения. Девяносто процентов людей умирают от болевого шока, а не от конкретного ранения. Сама же рана представляла собой два небольших отверстия с одной и с другой стороны левого бока. Конечно, у Евгения Сергеевича не было домашнего рентгена, и он вполне допускал мысль, что у Вилкова может быть поврежден какой-нибудь орган, но видимых следов повреждений не наблюдалось. Этот человек мог умереть, а мог и остаться жить. Шансы были примерно пятьдесят на пятьдесят.

Евгений Сергеевич открыл флакон с мазью и тонким слоем нанес ее на всю рану. Он закрыл ее стерильной марлевой повязкой, которую прикрепил к телу медицинским лейкопластырем, а сверху наложил бинт.

– Ну что скажешь, Женя? – спросил Вилков, прерывисто дыша. – К чему готовиться-то?

– Готовься жить, – улыбнулся Женя. – Ночью у тебя будет высокая температура, но ты терпи. Сейчас я поставлю тебе полстакана воды. К утру ты ее выпьешь. Как хочешь, так и тяни. Если выпьешь больше, можешь умереть. И не драматизируй. Лады? Пули нет. Это обычное ранение средней тяжести. Даже ближе к легкой. Конечно, никаких перестрелок завтра и быть не может, но ходить ты будешь уже утром.

Женя вышел из комнаты и погасил свет. Вилков остался один на один со своей болью. К своей радости, он обнаружил, что все его душевные терзания словно испарились. Ни о какой девушке ему больше вспоминать не хотелось. Ну убил и убил. А теперь сам на грани гибели. «Так что с небесами я квит», – думал он. Физическая боль ликвидировала боль душевную. Выстрел Шапито освободил его от душевных страданий.

Ночь Вилков провел в бреду. Чего только ему не мерещилось, но ближе к четырем ночи его одолел наконец глубокий сон без сновидений. Он словно провалился в черную непроницаемую яму, а когда проснулся, ощутил невероятную легкость.

Вилков без особых проблем поднялся и отправился умываться. Теперь его интересовало только одно. Где ему разыскать Шапито.

Он побрился, надел свежую рубашку, старательно отглаженные брюки. Евгений Сергеевич ушел рано утром на работу, и Вилков оставил ему на столе записку, в которой благодарил за столь быстрое и чудесное выздоровление.

Валяться в постели и дальше у него не было ни времени, ни желания, и поэтому, позавтракав на скорую руку, Вилков отправился на охоту. Он совершенно не представлял, где искать Шапито, но у него было много знакомых в районе, где тот торговал наркотой, поэтому Вилков решил навестить пару человек, которые чаще всего находились дома и могли за деньги дать хорошую наводку. Пока у Вилкова были деньги, он был спокоен, поскольку знал, что они – ключ к решению многих проблем.

Москва встретила его ослепительным солнцем. День был прекрасным. Можно было его целиком посветить поискам. Пистолет был наготове и в любую секунду мог пойти в дело.

Вилков двигался среди людей, как голодный тигр в поисках жертвы. Он с легкостью передвигался по городу, приближаясь к осуществлению поставленной перед ним задачи.

Первым на его пути был Мареный. Тип этот был стариком лет семидесяти и принял Вилкова с большой осторожностью. У него была затхлая комната в домике на двух хозяев. Мареный много курил и никогда не проветривал комнату. Переступив ее порог, Вилков погрузился в самое настоящее царство невыносимой вони. Мареный не водил к себе посторонних людей, предпочитая оставаться одиноким волком. Но он часто пересекался с Шапито и мог при случае и пригреть его на пару дней. Мареный тоже торговал наркотиками. Шестерила на него пара молодых отморозков. Где они брали наркоту, Вилков не знал. Это была другая сеть.

С первых же минут встречи Вилков понял, что Мареный – дохлый номер. Тот даже не знал о том, что у Шапито произошла схватка с ментами. С Вилковым он мало встречался раньше и поэтому говорил с ним почтительно, но односложно. Заявил, что болеет последнее время, что у него посадили одного распространителя. Говорил, что давно не виделся с Шапито и очень удивился тому, что его разыскивают по мокрому делу.

Вежливо распрощавшись, Вилков покинул дом Мареного и тронулся дальше. Он запланировал на сегодняшний день шесть или семь визитов. Дело осложняло то обстоятельство, что у него теперь не было под рукой телефона.

Вторым был визит к Филарету, человеку во всех смыслах благополучному и готовому оказать Вилкову любое посильное содействие. Филарет тоже не знал, где на этот момент находится Шапито, зато он искренне пообещал, что, раз такое дело, он непременно попробует что-нибудь узнать через своих людей и немедленно поставит Вилкова в известность, как только Шапито где-то оставит свой след. Эти слова очень порадовали Вилкова. Он выпил у старого приятеля стаканчик коньячку, закусил немного и снова отправился на поиски.

Рана почти не давала о себе знать. Только когда Вилков делал неосторожно быстрое движение, боль, затаенная в глубине его тела, охватывала сразу же всю брюшную полость.

Так шаг за шагом Вилков продолжал расставлять свои сети на Шапито. Он пришел к Коле Сургучу, старому медвежатнику, пальцем открывавшему когда-то любой замок. Но у Коли шел гудеж, и Вилков не решился заходить к нему в дом. Пьяные мужики и бабы громко матерились, а веселье грозило перейти в затяжные разборки с мордобоями. Сам Коля был в стельку пьян. Но он прекрасно понимал, чего от него хочет Вилков. Они минуты три стояли на крыльце двухэтажной коммуналки, курили, вспоминали старые дела. Коля обещал что-нибудь придумать, дабы передать Шапито весточку и заманить его к себе. Но прямого выхода на Шапито у него не было, и он не знал, где найти человека, который провел бы Вилкова к Шапито. На этом они и расстались, крепко пожав друг другу руки.

Было уже два часа дня, а никакого реального следа, ведущего к Шапито, Вилков пока не обнаружил. Один из дружков Шапито, работавший какое-то время с ним в паре, вообще не захотел и слышать о нем. При упоминании его имени он буквально взорвался матом. Вилков, вместо того чтобы заниматься расспросами, едва ли не полчаса уговаривал того успокоиться, а собеседник каждый раз уверял его, что он спокоен, как удав, и снова излагал свое некорректное мнение о Шапито. Было совершенно ясно, что он ни при каких обстоятельствах не пустил бы Шапито на ночлег, а этого вполне достаточно, чтобы оставить его в покое.