Герт Нюгордсхауг - Бастион

Сейчас Ермунн с интересом прислушивался.

– …Да святится имя твое. Да будет воля твоя, яко на небеси и на земли. – Это был «Отче наш». По утрам он всегда читал «Отче наш». Голос у богослова был слабый, едва слышный. Скоро он откинет с головы одеяло… – …яко твое есть царство и сила и слава вовеки. Аминь.

Прошло десять секунд. Двадцать. Затем последовал взрыв.

– Проклятье, черт бы!.. – Это теолог заметил беспорядок в комнате, пустые бутылки, окурки. Что-то загремело. Распахнулось окно. Из него полетели бутылки и пепельницы, пластиковые пакеты и шелуха от креветок. Все это сыпалось мимо окна Ермунна. Наконец вновь наступила тишина, а потом со второго этажа стали доноситься всхлипы. Богослов пребывал в раскаянии.

Так повторялось каждый раз. После своих кутежей богослов Коллунг глубоко и искренне раскаивался и по многу дней не вылезал из дому. Затем он отваживался выползти в Блиндерн, [10]позаниматься в читальном зале. Отлучался он ненадолго, и дело непременно оканчивалось новой пирушкой. В этом заколдованном кругу богослов и вращался, колесо фортуны тащило его то в глубочайшую тьму, то к лучезарному свету. А Святой Дух все вертел и вертел это колесо.

С приятелями богослова Коллунга Ермунна свел Симон Хегген. Когда они около года тому назад, осенью 1965 года, перебрались в Осло, Симон завел весьма разнообразные знакомства. Он легко сходился с людьми, и его добрый нрав быстро завоевал ему всеобщее расположение. Ермунна, однако, беспокоили попойки и пирушки, до которых стал охотником Симон.

Однажды Симон объявил, что нужно сходить в гостиницу «Астория» выпить пива. Почему именно в «Асторию», удивился Ермунн, мало ли других прекрасных кабаков? Но Симон отговорился тем, что туда захаживает кое-кто из его знакомых.

В зале «Астории» сидела компания молодых ребят. Лица Ермунну ничего не говорили, но из нескольких слов, брошенных Симоном, он понял, что большинство ребят – студенты. Симон представил Ермунна, и они сели за столик. Принесли пиво. Компания оживленно беседовала.

После нескольких бутылок Ермунн заинтересовался этим богословом, Кристианом Коллунгом. Тот здорово подвыпил. Ермунна привлекала уже сама возможность наблюдать пьяного теолога. Он прислушался.

– Ach, du lieber Augustin. [11]Аскет из аскетов. – Богослов размахивал руками, пытаясь привлечь к себе внимание. Большинство присутствующих игнорировали его, тем не менее Коллунг понесся дальше: – Августин сначала бог знает сколько лет пил без просыпу в Риме, а потом отправился в свою Африку и написал «Исповедь». Ханжа несчастный. Все они были ханжами! Слышите? Все как один. Вся их братия. Петр, Павел, Иосиф. Сволочи. Все они сволочи. Твари проклятые!

Богослов грохнул кружкой с пивом об стол, разметав вокруг клочья пены. Приятели зашикали на него: так недолго и доиграться, откажутся обслуживать.

– Не в «Астории» же! Здесь одни арийцы. – Коллунг было поднялся, чтобы произнести тост, но его быстренько усадили.

Ермунн вполголоса обратился к Симону:

– Кто это такой, скажи на милость? Он что, действительно изучает богословие?

– Yes, sir, [12]– кивнул Симон. – Он мечтает о месте священника в Люнгсете.

– В Люнгсете? – удивился Ермунн. – Почему именно в Люнгсете?

– Спроси у него. – Отхлебнув пива, Симон повернулся к остальной компании.

Странное дело с этим Симоном, думал Ермунн. Вечно он откапывает каких-то чудаковатых типов. Чего стоит один этот будущий люнгсетский пастор со взглядами расиста и германофила. Экземпляр, впрочем, любопытный.

Ермунн придвинулся вместе со стулом поближе к теологу. Почуяв интерес, Коллунг тут же обернулся к Ермунну.

– Mein Herr, was studieren Sie? [13]– Он улыбнулся, и Ермунн увидел его коричневатые мелкие зубы.

– Философию, – отвечал Ермунн, – на степень бакалавра. Я слышал, ты занимаешься богословием. Далеко ушел?

– К кованым вратам небес, где я в настоящее время щекочу под мышками святого Петра, дабы он уронил свою связку ключей. Он не желает меня впускать, утверждая, будто от меня разит чесноком. На самом деле он просто струсил, испугался моего арийского бича.

Ермунн сообразил, что о нормальной беседе не приходится и помышлять. Для этого Коллунг был либо слишком пьян, либо слишком безумен. Скорее всего, и то и другое.

– Und deine Philosophic? [14]– Богослов рыгнул. – Знаешь ли ты Ницше? Великого Ницше? Короля. Also sprach Zarathustra: [15]«Счастье мужчины называется: „Я хочу“. Счастье женщины называется: „Он хочет"». Если бы Ницше почаще греховодничал, может, родился бы сверхчеловек. Новый Христос. Да здравствует Ницше! – Коллунг опять рыгнул.

Ермунну все это становилось невмоготу. Он окинул взглядом компанию. Симон был пьян. Он шумел, обсуждая с каким-то гипом статью из фашистской газетенки. Симон постоянно покупал ее. Исключительно ради забавы, как объяснял он Ермунну. Ради забавы? Не забавы ли ради оказались они и здесь, в «Астории», среди людей, политические симпатии которых были правее, чем у членов «Хёйре»? [16]Так он по крайней мере понял из разговоров за столом. Нет, определенно даже пора добиться у Симона, какой ему интерес знаться с подобной публикой.

В тот вечер Ермунн уходил из зала «Астории» один. Симон еще остался. Впоследствии богослов Коллунг не раз встречался Ермунну в столовой Блиндерна. В трезвом состоянии он был весьма приятным собеседником. Производил впечатление человека тихого, спокойного, даже стеснительного. Улыбаясь, прикрывал рукой рот, словно хотел скрыть свои коричневые зубы. Трезвым он Ермунну понравился, и они сделались приятелями. Симон был прав: Коллунг действительно мечтал получить место пастора в Люнгсете. Сам он родился в Аскере, но ею всегда привлекали светлые, раскинувшиеся на просторе горные селения севера страны.

Ермунн получил комнату в студенческом общежитии в Согне. По случайному совпадению Коллунг жил в том же подъезде, этажом выше Ермунна. Вот почему на следующий год у Ермунна была возможность ближе познакомиться с Коллунгом.

Ермунну особенно запомнился один вечер. Был конец весеннего семестра 1967 года. Богослову Коллунгу оставалось всего полгода до выпускных экзаменов, после чего его теологическое образование считалось законченным. Как ни странно, экзамены он сдавал блестяще.

Однажды их каким-то ветром занесло в ночной клуб «Гранд-отеля». Здесь богослова не знали, а потому обслуживать не отказывались. Они легко вошли и быстро вышли, после того как богослов в течение получаса успел задеть всех без исключения представительниц женского пола у стойки бара. Ермунн привык к тому, что Коллунг постоянно нарывается на скандалы, и считал своей обязанностью залучать его обратно домой, избегая хотя бы крупных конфликтов. Так он хотел сделать и в тот вечер.