Аркадий Адамов - На свободное место

Вот, наконец, и больница. Вернее, это целый больничный городок. В большом зеленом парке разбросаны бесконечные корпуса, то совсем старые, низенькие, с какими-то допотопными колоннами, а то новые, светлые и очень гордые, самоуверенные какие-то. На перекрестках аллей стоят столбики с укрепленными на них голубыми стрелами, где обозначены номера корпусов. Мне нужен четырнадцатый. Хотя и не сразу, но все же довольно скоро я его нахожу. Он новый, двухэтажный и очень длинный, почти невидимый за стеной деревьев и необычайно густых, высоких кустарников.

Возле входа На белой скамье сидят мои ребята. Их только двое, Жук и Рыжий. Да, всего лишь двое из шести. Вид у них несколько, я бы сказал, скованный и какой-то взъерошенный. Уж очень непривычная обстановка здесь, я понимаю. Неизвестно, как себя вести. Но Славку все же решили проведать.

Я подхожу. Ребята поднимаются мне навстречу и вполне дружески тискают руку.

— Где же остальные? — спрашиваю я.

— Их дело, — угрюмо отвечает Жук.

А Рыжий ухмыляется.

— Наметились разногласия, — сообщает он. — Что им светит, нам с Жуком светить перестало. К едрене Фене все это. С Чумой вместе.

— Слышь, тебя как звать-то? — спрашивает меня смуглый черноволосый Жук.

— Виталий, — говорю я, улыбаясь. — Кличка Мент или Отец родной, как пожелаете.

Оба добродушно смеются.

— Я же говорил, что мент! — хохочет Рыжий. — Вот такой мент мне подходит.

— А ты у Арсика спроси, ему подходит? — ухмыляется Жук.

— Это кто такой? — интересуюсь я.

— А которому ты вчера прием показал, — уважительно пояснил Жук. — Сегодня, говорит, проснулся, рукой шевельнуть не может.

— Ты, Виталий, с детьми поосторожнее, — смеется Рыжий. — Я слыхал, год ребенка сейчас.

— Баловник попался, — улыбаюсь я. — Острые игрушки любит.

— Как там Славка-то? — с напускным равнодушием спрашивает Жук.

— Плохо, — я невольно хмурюсь. — Проникающее ранение печенки. Знаешь, что это такое?

— Догадываюсь, — резко отвечает Жук. — Не помер бы часом.

Мы заходим в просторный прохладный вестибюль.

— Ребята, — негромко и строго говорю я, — по особому разрешению халаты сейчас выдадут всем. Прошу, — с ударением продолжаю я, — чтобы было тихо. И всего разрешено видеть пятнадцать минут. Состояние тяжелое. Жена около него.

— Во, — одобрительно кивает головой Жук, — это дело. — И неожиданно добавляет: — Цветочков бы принести, как положено.

— Могу сбегать нарвать, — лукаво предлагает Рыжий.

Но шутку никто не поддерживает.

Мы по очереди получаем в гардеробе халаты. Нянечка поглядывает на нас с опаской и с любопытством. Интересно, чего ей про нас сказали. Она даже не спрашивает, к кому мы идем. Все ей, очевидно, известно.

Мы проходим через стеклянную дверь в длинный коридор. Вокруг стены, белые двери, вдали видим столик дежурной сестры. Нужная нам палата оказывается совсем близко. Стучать, кажется, не принято. Я просто нажимаю ручку, и дверь открывается. Мы гуськом заходим.

Палата большая, светлая и душная. Коек много, стоят тесно, в два ряда.

Возле одной из коек, около самой двери, я вижу заплаканную Лиду. Она поднимает голову и боязливо смотрит на нас. Мы молча протискиваемся к кровати, и я спрашиваю у Лиды:

— Вы что же, меня не узнаете?

— Ой, это же вы! — тихо восклицает Лида — Правда, не узнала. А это?..

— Это товарищи Славы, — коротко поясняю я.

Жук неожиданно пробирается к ней и протягивает руку.

— Володя, — говорит он.

Я смотрю на Славку. Он лежит бледный, с закрытыми глазами и все время тихо стонет. Изредка по лицу пробегают легкие судороги. Плохо ему.

Несколько минут мы стоим молча, не отрывая глаз от Славки, потом так же молча прощаемся с Лидой и выходим из палаты. В гардеробе возвращаем нянечке халаты. Ребята хмуры и неразговорчивы.

Только в парке мы немного приходим в себя. И Жук задумчиво говорит, с трудом подавляя раздражение:

— Да-а… Ну его к…, Чуму этого со всеми его сказочками.

— Точно, — усмехается Рыжий. — Вместо него у нас теперь Виталий будет. А вместо сказочек — Уголовный кодекс. — И, обращаясь ко мне, спрашивает: — Всех нас на карандаш взял, так, что ли?

Он смотрит на меня, однако, вполне дружелюбно.

— Зачем на карандаш? — я пожимаю плечами. — Достаточно, я думаю, взаимного понимания и понимания момента, конечно.

— Да уж, момент серьезный, — бурчит Рыжий.

— А потому есть предложение, — говорю я. — Сегодня вечером собираемся у Хромого. Он нас ждет. Я предупредил. У этого парня, если вы мне верите, есть характер, совесть и светлая голова. На него можно положиться.

— Кому, мильтонам? — не удержавшись, ехидно спрашивает Рыжий.

— Цыц! — обрывает его Жук. — Со Славкой лечь хочешь? Тогда ступай отсюда — И добавляет: — Виталий сказал, я принял. Все. Вечером у Хромого.

— И я принял, — соглашается Рыжий.

— Значит, сговорено, — объявляет Жук. — Я пошел. На, держи.

Он подает мне руку.

Мы уже на улице. Ребята, молчаливые, хмурые, уходят в разные стороны.

Но вечером, я надеюсь, мы соберемся у Хромого. Я приведу и Давуда, познакомлю ребят с ним. Моего друга они примут, я убежден. Ведь я их кое от чего спас, и оба, кажется, это поняли и мне поверили. Это здорово, скажу я вам, это просто отлично. Пусть пока их двое. Но если бы я добился только этого, приехав в Южноморск, то, честно говоря, посчитал бы, что приехал недаром.

Все это будет вечером. А пока что я иду в центр города, отыскиваю хорошо запомнившуюся мне красивую улицу, где среди бесчисленных магазинов расположился и нужный мне магазин готового платья, образцово-показательный Магазин с симпатичными продавщицами и выдающимся молодым директором.

Я без особого труда нахожу этот магазин, хотя был тут всего один раз. Зрительная память у меня профессиональная.

В магазине меня, как и в первый раз, окружают вниманием. Я разглядываю один костюм за другим, придирчиво разглядываю, со знанием дела, обсуждаю с молоденькой продавщицей их фасон, покрой. Я тяну время. Неужели и сейчас мне не повезет? Но нет. На этот раз везет. В зале неожиданно появляется человек лет сорока, невысокий, стройный, с длинным холеным лицом, на тонком носу изящные очки в светлой оправе, темные волосы модно подстрижены, как у эстрадного артиста, и аккуратно прикрывают уши. Большие эти вялые уши — единственный, кажется, признак далекого родства с рыночным верзилой Ермаковым, у того уши точно такие же. На Гелии Станиславовиче очень красивый костюм, темно-серый, спортивного покроя пиджак и светло-серые брюки из плотной ткани в «елочку». И еще я обращаю внимание на глаза Гелия Станиславовича, умные, зоркие, спокойные, чуть ироничные. Очень неглупый господин, очень. Сейчас он почему-то направляется прямо ко мне и приветливо улыбается.