Николай Леонов - Матерый мент

Лев Иванович Гуров, старший оперуполномоченный Главного управления уголовного розыска МВД РФ, неторопливо шагал по осеннему Никитскому бульвару. Он возвращался домой с работы, и спешить было незачем – Мария, его жена, отправилась со своим театром в гастрольную поездку и должна была вернуться не раньше, чем через неделю. Когда у него была такая возможность, Гуров предпочитал ходить пешком – это помогало сохранить форму, да и думалось на ходу как-то особенно хорошо и прозрачно. Настроение у него было спокойное и даже умиротворенное, основные дела закончены, мелочи подчистят ребята помоложе, можно немного расслабиться.

Гуров слегка усмехнулся своим мыслям – ох, редко такое настроение бывает у сыщика, ценить надо!

Лев Иванович любил раннюю осень и любил Москву. За почти 30 лет своей работы в сыске он объездил весь бывший Союз, но ни холодная, несколько чопорная красота Ленинграда, ни сиренево-розовые, пропахшие кофе и историей камни Еревана, ни буйная зелень майского Киева, ни игрушечно-средневековые городки Прибалтики не могли вызвать у него того ощущения радостной и нежной сродненности, как его Москва. Конечно, он видел, что за последние десять лет – время расцвета «дикого капитализма» – столица изменилась, и изменения эти были ему не по нраву. Столица стала вульгарной, как красивая женщина, накрасившаяся и одевшаяся без вкуса и меры. Но пройдешься по Ордынке, свернешь на Пятницкую или в Лаврушинский, посидишь в Нескучном саду – и из-под слоя плохо наложенного макияжа проглядывают такие знакомые и такие милые черты!

Гуров опять внутренне улыбнулся: эк, куда занесло, можно подумать, что он персональный пенсионер и всех дел у него – через день любоваться красотами московской природы да архитектуры… Какой уж там Нескучный! Прогуляться вот так от министерства до дома или, утречком, от дома до места любимой службы – это ведь подарок, а обычно-то… «По машинам» и марш-марш вперед, дела не терпят, и успеть надо так много, иной раз ведь и жизни человеческие от этой спешки зависят. Что делать, такая у него, полковника милиции Гурова, работа, сам выбирал, насильно не тащили. А за рулем, конечно, так город не почувствуешь…

Тут от отвлеченных, необязательных и потому таких приятных мыслей ему пришлось вернуться к прозе жизни. Полковник вспомнил, что, кроме двух-трех помидорин, пачки лососевого масла и лимона, в холодильнике у него ничего нет. Придется заскочить в угловой супермаркет – ох, до чего же раздражали Гурова эти «англицизмы», набранные родимой кириллицей, – за традиционными пельменями и буханкой «бородинского». Над трогательной любовью Льва Ивановича к пельменям втихую похихикивали, но все было просто – он не любил готовить, тем более для себя. Не любил, но умел, и очень неплохо. Гуров, еще раз улыбнувшись, вспомнил, как в самом начале своего романа с Машей, а та была прирожденным и блестящим кулинаром, он до расширенных глаз и удивленного «м-м-м!» поразил ее, приготовив кальмара по-корейски. Были, были у него свои «фирменные» блюда, и Мария иногда, правда очень редко, упрашивала-таки мужа «сварганить что-нибудь этакое»…

Однако вот и пельмени куплены, и пакет с хлебом в руках. Гуров подошел к двери подъезда и уже изловчился набирать код, как вдруг что-то несильно ткнуло его под правое колено. Гуров обернулся. Щенок, палево-коричневый, с чудесными лохматыми вислыми ушами и лохматым же хвостом, которым он крутил, как пропеллером. «Месяцев пять-шесть», – подумал Гуров.

– Пес! Ты что, потерялся? Лопать хочешь? – нагнулся он к собачке.

«Нет, пес и не думал теряться, вот и ошейник, дорогущий, – отметил Гуров про себя, – а вот и симпатичная девчушка в легкой спортивной курточке и с поводком уже подбегает от ближней скамейки».

– Лорд! Фу, Лорд! Вы его не бойтесь, это ему так поиграть с вами хочется, правда…

– Ну, такого зверя, да не испугаться, это свыше сил человеческих, – рассмеялся Лев Иванович и, присев на корточки, почесал «аристократа» за ухом. Восторженно взвизгнув, пес опрокинулся на спину и, потешно дрыгая задней лапой, подставил Гурову пыльное брюхо.

– Э, нет, дорогой мой! Ты так только хозяйке доверяй, а то вдруг я – негодяй какой и питаюсь исключительно щенками! – Гуров тихонько щелкнул Лорда в теплое розовое пузо и занялся дверным кодом.

Полковник Гуров всегда хотел завести собаку, но прекрасно понимал, что при их с Марией образе жизни эта его мечта так мечтой и останется: то жена в разъездах, то он… Вот разве что на пенсии, но пенсия казалась чем-то далеким и не совсем реальным, как Крабовидная туманность… Как-то раз он чуть в шутку, а больше – вполне серьезно сказал жене: «Знаешь, милая, жить надо все-таки так, чтоб было на кого оставить собаку. Но нам с тобой меняться поздно. Ладно – крепче друг друга беречь будем». Строева улыбнулась в ответ, но была та улыбка невеселой.

«Ну и ладно, – думал Гуров, открывая дверь квартиры, где не было ни собаки, ни кошки, где сейчас вообще никого не было, – ну и ладно. Вот сварим пельмешков, бутерброд маслом лососевым намажем, можно даже два бутерброда, заварим хороший крепкий „Липтон“ – чай, слава небесам, есть. А там, на сон грядущий, устроим себе маленький праздник: почитаем „Опыты“ Монтеня…»

Полковник Гуров не знал, что в это время на другом конце Москвы происходит то, что надолго лишит его спокойного настроения, что превратит его, уже немолодого, уравновешенного и преизрядно битого жизнью и службой сыскаря, в человека, одержимого холодной и горькой яростью, в стрелу, летящую к цели с одной мыслью – поразить, поразить, поразить проклятую цель. А ждать этого оставалось всего ничего – до завтрашнего утра…

Совсем непохожая на игручего щенка Лорда собака выходила из подъезда элитной девятиэтажки во 2-м Ботаническом переулке. Мощный, явно немолодой и исполненный чувства собственного достоинства ротвейлер в крупном, солидном стальном ошейнике, не натягивая поводок, очень спокойно вышел из подъезда. Да, это был не Лорд! В собаке отчетливо проглядывала порода и ненапускной, уверенный аристократизм. Под стать собаке был и хозяин – высокий, стройный мужчина лет пятидесяти или чуть старше на вид, с уже поредевшими и седоватыми, но тщательно причесанными волосами, в очках. Одет мужчина был в светло-серую рубашку, строгий темный костюм, полуботинки сверкали – сразу почему-то было ясно, что вычищены они специально для вечерней прогулки с собакой. Мужчина краем рта улыбнулся чему-то своему и тихо сказал: «Пошли, сэр Уинстон…» И это были почти последние слова, сказанные им на земле. К счастью для полковника Гурова и еще многих, многих людей – почти…