Фридрих Незнанский - Прощение славянки

Они сидели в его кабинете, и Турецкий с жалостью смотрел на увядшее лицо женщины. По ее щекам непрерывным ручейком струились слезы, и она не могла их остановить, а напротив – плакала навзрыд, пытаясь сквозь судорожные всхлипы рассказать о своей беде. Картина событий годичной давности была знакома Турецкому. Он помнил тот жестокий бой, когда после очередного штурма удалось освободить ребят, захваченных террористами, и, переворачивая тела убитых и раненых – своих и чужаков-террористов, пересчитывая их, оказывая первую помощь легко раненным, укладывая на носилки тяжелых, все задавались вопросом: как такое могло произойти? кто виноват? почему террористам при нападении на МВД Ингушетии удалось нанести такие потери нашей армии – 79 погибших, 114 раненых?! Еще не остыла ненависть к террористам, еще не успели опомниться от беспредельного горя после потери близких товарищей, а тут еще выяснилось, что бесследно исчез капитан Валентин Куликов. Именно он со своей ротой предотвратил осуществление очередного злодеяния – захвата школы в соседнем поселке. Вовремя была получена информация о том, что террористы подготовили запасной вариант в случае неудачи с нападением на МВД Ингушетии. И капитан Куликов блокировал школу, бойцы окопались возле этого объекта и мужественно держали оборону. Выстояли. Но после боя с боевиками в общей суматохе Валентина не нашли ни среди живых, ни среди мертвых. Если погиб, то где тело? Кто его видел в последние минуты штурма? Ответов не было. Поползли слухи. Каких только предположений не возникало – от «геройски сгорел» до «увели прочь арабские наемники», от «пал смертью храбрых» до «сбежал к «своим», мы его давно подозревали»… У кого-то поворачивался язык и такое предположить.

Соня рассказывала известные Турецкому факты и умоляла об одном – спасти честь возлюбленного и отца их сына Марата, родившегося спустя полгода после исчезновения Куликова. Слухи о том, что Куликов сбежал с террористами и теперь верно служит им, набирали силу. Ведь бывали случаи, когда действительно русские переходили на сторону бандитов.

– А однажды, – Соня понизила голос почти до шепота, – ночью к нам постучал человек и передал привет от Алихана. Дескать, так зовут теперь Валентина. «Ждите, – сказал он, – Алихан-Валентин вернется, когда мы победим». Этот человек попросился переночевать в моем доме, и я пустила его. Ради Валентина, конечно.

По ее рассказам, она впускала на ночлег еще несколько раз и этого террориста, и других, надеясь, что это зачтется при решении бандитами судьбы ее возлюбленного, попавшего к ним в плен. А в том, что он у них в плену, она не сомневалась. Ну не мог такой человек добровольно перейти на сторону бандитов!

– Не верю я в это, не может такого быть! – рыдала Соня уже во весь голос.

Турецкий, как мог, успокоил ее. Взглянув на часы – время уже поджимало, не мог он сидеть с ней больше ни минуты, – назначил ей встречу на вечер, на восемь часов в кафе «Шоколадница» в Столешниковом переулке.

День прошел в обычных хлопотах. Следствие по делу убитого замдиректора горнообогатительного комбината из Уральска наконец сдвинулось с мертвой точки. Нашелся свидетель, который видел человека, выходившего из гостиничного номера в день убийства. Уже составили фоторобот, и дежурная по этажу подтвердила личность неизвестного. Он бывал в гостинице и до убийства, приходил к замдиректора в сопровождении двух подозрительного вида типов. Она даже высказала свое мнение, что все трое явно из уголовного мира, поскольку их оживленный разговор изобиловал блатными словечками. Два часа Турецкий просидел на совещании у начальства, но мысли несколько раз возвращались к разговору с Соней. На душе было тяжело, некий осадок безысходности отравлял настроение.

Ирина с тоской слушала пиликанье Леночки Сомовой, которая старательно исполняла «Этюд» Черни, и констатировала про себя, что это скорбное существо, вопреки ожиданиям матушки, на конкурс юных дарований не попадет. Девочка совершенно не чувствует музыку, да и техника исполнения на слабенькую троечку. Как бы убедить хамоватую, энергичную мамашу, что у девочки нет музыкального дарования? Ну не дал ей Бог! Зато у нее приятный голосок, перевела бы ее мать на хоровое отделение, там ей самое место. И тут же поморщилась от самого своего намерения поговорить с Галиной Петровной. Мать сидела за дверью в коридоре, слушала игру дочери и подсчитывала в уме будущие гонорары, которыми ее завалит Леночка, став лауреатом всевозможных конкурсов, участвуя в мировых турне. Леночка стучала деревянными пальчиками по клавишам, тоненькие косички подрагивали в такт музыке, и всеми движениями своего восьмилетнего тельца девочка выражала ненависть к этюду Черни. Тут Ирина была с ней полностью солидарна. Она его уже слушать не могла. Сколько можно – изо дня в день одно и то же. «Сейчас завою», – подумала строгая учительница Ирина Генриховна, но, взглянув на настенные часы, испытала ни с чем не сравнимое наслаждение: через минуту урок закончится, и она станет вольной пташкой.

Леночка закрыла крышку рояля точно через минуту. Теперь и она на свободе до завтрашнего дня. Мамаша немного потреплется с училкой о великом будущем Леночки, не подозревая, что ее доченька лелеет совсем другие планы. В зоопарке существует кружок юных любителей животных, и туда принимают школьников с пятого класса. Анька и Коляныч, ее дворовая компания, уже ходят в кружок, кормят из соски трех тигрят и чистят шерстку карликовых пони. Вырастут – ветеринарами будут. Леночке тоже осталось уже недолго ждать своего часа. А этот Черни, чтоб он сдох, не веки же вечные будет отравлять ее жизнь. Надо усыпить бдительность мамочки. Пусть видит, что дочка старается. А потом узнает, что ничего толком у нее не получается, тогда легче будет уговорить отпустить в кружок. Ветеринары тоже будь здоров получают. У них во дворе ветеринар тетя Оля на «Ауди» катается, каждому сыну по компьютеру купила, на неделю по сорок долларов на карманные расходы дает. А ее мамочка ни копейки. Говорит: «Сыта, обута, инструмент купили – играй да радуйся. Я в твоем возрасте на одних кашах жила, донашивала обноски старшей сестры и мечтала о губной гармошке. Да и ту мне родители не купили, хотя сосед цыган Яшка предлагал. Его отец после войны спер ее у пленного немца, когда эти фашисты школу ремонтировали».

Леночка верила в эту историю с трудом. Во-первых, война сто лет как закончилась. Во-вторых, на фиг немцы будут ремонтировать в чужой стране школу, если они привыкли воевать? И в третьих, почему нельзя было купить гармошку у цыгана? Гармошка стоит сущие копейки, а ворованная, наверное, тем более. Но мамаша вечно ее воспитывала на примерах своего тяжелого детства. По ее рассказам, она терпела одни лишения. Никакой радости. В это Леночка тоже не верила. Мамаша у нее выглядела важной дамой, жили они обеспеченно. На лице никаких следов нищеты и обездоленности. А наоборот – на пухлых щечках здоровый румянец, ручки с перевязочками, ножки крепенькие, фигурные, формой напоминают ножки рояля. А главной достопримечательностью ее пышного тела было круглое пузико, в которое плавно переходила выдающаяся грудь. Мужики на улице на нее засматривались. А от рыночных вообще отбоя не было.