Фридрих Незнанский - Прощение славянки

– Ну, Леонид, вы же могли контрударом ответить – по двести на рыло предложить.

– Опоздал я малость. Дня два людей собирал, институты объезжать – это же с кондачка не делается. А их уже и слушать не стали, некому было – студенты свои деньги отрабатывали. В институты вообще эти дни не ходили, агитацией занимались. Это уже второй человек Самарина у руля города стоять будет. Ну ладно, посмотрим, чем дело обернется. Портняков для меня не темная лошадка, хоть знаешь, чего от него ожидать.

– А чего?

– Да все того же. Получит бразды правления в свои руки, долго не продержится, станет воровать, как и все прежние.

– Народу не понравится… – задумчиво изрек Певцев.

– Еще как не понравится. Народ же у нас неглупый. Не зря Гитлера победил.

– Да, народ у нас ворья во власти не любит. Коль соответствующие органы не могут с ним справиться, всегда найдется какой-нибудь народный герой, желающий освободить родной город от очередного жулика.

– И главное, эти герои не любят афишировать своих заслуг, – загоготал Сатановский».

Галя выключила магнитофон.

– Сан Борисыч, а ведь прав был Меркулов, когда говорил, что гибель всех мэров – дело рук Сатановского и Самарина. – Она повернулась к Турецкому.

– Я теперь и сам вижу… У нас еще этих материалов – читать не перечитать.

– Слушать не переслушать, – подхватила Галя. – Кстати, Поремский и Курбатов когда прибудут?

– Завтра днем.

– Сатановского и Самарина взяли уже в Москве?

– Еще не знаю. Там Меркулов этим руководит. Обещал сразу позвонить, как только их арестуют. А нам пора банду Димы Большого брать. Думаю, им тоже есть что нам рассказать. Если они только не успели дать своим маяк.

– Это как? – не сразу поняла Галя.

– Предупредить об опасности. Чтобы те разбили понт.

– А это что? – удивилась Галя.

– Романова, ты который час слушаешь записи, где лагерный жаргон преобладает над простым человеческим языком. Хотя есть лингвисты, считающие, что блатная лексика обогащает русский язык, ты как-то не торопишься обогащать свой. Расширяй свой кругозор, лапуля.

– А я и расширяю! Но что-то вся эта дрянь плохо запоминается. Вы мне все-таки скажите, разбить понт – это как?

– Разбежаться в случае опасности.

– А-а, смыться?

– Не-а, именно разбежаться. Смываются все вместе, разбегаются поодиночке.

– Усвоила. Спасибо за науку.

– То-то же. Учись у старших товарищей.

Самарин вжался в кресло и закрыл глаза. Слегка подташнивало, легкий самолет ощутимо болтало в воздухе. Вдруг он мелко затрясся, мотор заурчал, как бормашина.

– Ну, Леонид, у тебя и самолет! Прямо аэроплан какой-то доисторический. И вибрирует, как будто его электродрелью пробуравливают.

Сатановский откинулся в мягком кресле, попыхивал сигарой и пренебрежительно поглядывал на Самарина.

– Как раз лучшая модель спортивного самолета. А тебе не нравится – купил бы себе получше. Бомбовоз поустойчивее. Радуйся, что вообще на борту сидишь, а не у ментов в жопе! – Он заржал, обнажив здоровые крепкие зубы.

«Как у лошади», – неприязненно подумал о попутчике Самарин. Он не мог понять, чему Сатановский так радуется. Им действительно повезло, что они успели сбежать буквально из-под носа московского «важняка». Но еще неизвестно, что их ждет впереди. Наверняка Турецкий уже сообщил в Москву, что Сатановский и Самарин дали деру. И когда их самолет приземлится, им даже шагу не дадут ступить. Группа спецназовцев может их захватить прямо на борту самолета. Подкатят свой трап, взбегут по нему – и полный привет! От неприятных мыслей заныло в грудине слева, и Самарин поморщился. Еще недоставало! Как бы инфаркт не хватил… Гул самолета опять стал ровный, и Самарин немного успокоился.

– Слушай, Леонид, а когда диспетчер будет запрашивать наши позывные, мы можем назвать какие-нибудь другие?

– Зачем? – удивился Сатановский, весело поглядывая на трусоватого приятеля.

– Как зачем? – разозлился Самарин. – А что, добровольно дать им себя зашухарить?

– Ну ты рундук! – поразился Сатановский. – Я что, совсем лоханутый – на своем самолете властям сдаваться? Дескать, вот вам я, вот мой кореш, а в придачу самолет! Там, куда мы летим, нас власти встречать не будут.

– А что ж ты не говоришь? Нервы мне зря мотаешь! – обиделся Самарин, а сам облегченно вздохнул. Хоть своего заклятого дружбана он терпеть не мог, но не мог не оценить его предусмотрительности. – Сейчас-то уже можешь меня посвятить в свой план?

– Фу-ты ну-ты, какие мы культурные, – насмешливо прищурился Сатановский. – «Посвятить в план…» Посвящаю, коль тебе так приспичило. Летим в один городок, на заштатный аэродром. Там у меня давнишний знакомый, у нас когда-то были общие дела. И он мне очень обязан. Много лет как обязан. А сейчас наконец расплатится. Правда, мне самому придется ему кое-что в лапу дать. Ну да это не в счет. Он расплатится услугой. Посадит нас на запасную полосу, самолет загонит в ангар, куда давным-давно никто не заглядывал. А мы пересядем в машину и свалим в одно местечко переждать шухер. А там – прощай, Родина. За бугром не пропадем. У тебя же бабки тоже в швейцарских банках работают?

– Само собой. – Самарин слегка ощерился. Его небогатое мимикой лицо могло быть только в двух состояних: либо с плотно сжатыми губами, либо с едва намечающейся улыбкой, которая подтверждала его происхождение от обезьяны. Поэтому живое лицо Сатановского вызывало у него неприязнь. Самарину казалось, что недостойно делового мужчины выражать мимикой свое настроение.

Самолет опять попал в зону турбулентности, Самарин плотно сжал губы и закрыл глаза.

– Смотри не блевани мне здесь! – язвительно предупредил Сатановский и отвернулся к темному иллюминатору. Он перелеты переносил легко и с презрением относился к тем, кто с трудом выдерживал болтанку в воздухе.

Из кабины летчика вышел второй пилот и доложил, что самолет ложится на нужный курс и минут через двадцать они начнут садиться. Самарин еще крепче зажмурил глаза. Посадку он переносил еще хуже, чем взлет. Но тут хотя бы виден конец мучениям. Самолет стал снижаться, Сатановский смотрел в иллюминатор. Внизу проплывали редкие огоньки, место было не слишком заселенное. Вот показались огни посадочной полосы, у правого края стояло несколько машин. Они стояли с выключенными фарами. Самолет выпустил шасси, и, едва колеса коснулись земли, машины как по команде влючили фары. Сатановского пронзила догадка, и он заорал:

– Посадка отменяется! Посадка отменяется! Поднимайся, твою мать!

Но было уже поздно. Самолет стал замедлять свой бег и остановился в самом конце полосы. С двух сторон к нему подъехали машины. Из темноты показался трап, его бегом катили двое в военной форме. Все было так, как представлял себе Самарин. По трапу затопали сапоги, летчик открыл люк, вошли люди в камуфляже и встали у выхода. Военный в чине полковника будничным голосом произнес: