Юлиан Семенов - Огарева, 6

— Сказал, что он инженер, приехал в Сухуми отдохнуть. Мы с ним перекинулись парой фраз — он наблюдал, как мы снимали сцену около «Эшер». Вероятно, услыхал, что мы решили поужинать, и пристроился к нам. Мы, кинематографисты, народ демократичный, не спрашивать же с каждого личный листок по учету кадров… Разговор у меня с ним был пустячный, он все на Леночку смотрел. Вроде бы мне ничего конкретного не говорил.

— Он не говорил вам, где остановился?

— Нет. Зачем ему было говорить об этом, если я не спрашивал?

— Логично. Теперь вот что: он не рассказывал вам о своей узкой специальности? Инженер — это слишком общо.

— Он сказал, что занимается холодильными установками.

— Холодильными установками? А в связи с чем он вам это сказал?

— Он меня спросил на площадке: «Вы режиссер?» Я ответил ему, что я ассистент режиссера. И его спросил: «А вы?» — «Я инженер. А что такое ассистент? Заместитель?» — «Почти, — ответил я. — А вы инженер в какой области?» — «Холодильными установками занимался».

— Занимался? Или занимаюсь?

Чоткерашвили нахмурился, вспоминая, потом задумчиво посмотрел на Костенко и ответил:

— «Занимался». Он сказал «занимался». Он еще сказал: «Я сделал все мои дела и теперь хочу хорошенько отдохнуть. Хочу покейфовать вволю».

— Вот видите, как хорошо вы меня понимаете. Давайте-ка теперь сами помозгуйте в этом направлении. Меня интересует все, каждая мелочь, любая подробность, только в кратком выражении…

— «Подробно» только тогда подробно, когда кратко, — заметил Чоткерашвили.

— Это точно, — согласился Костенко. — Абсолютно точно. Итак?

— Одет он был очень изысканно. Не так, как одеваются пижоны, а очень скромно и дорого. Наша костюмерша, помню, сказала: «Так теперь шьют только три мастера в Союзе».

— А как зовут эту костюмершу?

— Любовь Трофимовна.

— Любовь Трофимовна, кто, по-вашему, шил костюм Кешалаве?

— Откуда ж я знаю, товарищ полковник. Я не Мессинг. Лучший закройщик делал — это точно. А таких раз-два, и обчелся.

— Давайте загибать пальцы.

— Что? — Женщина удивилась.

— Раз-два, и обчелся. Вот и начнем счет.

— Замирка.

— Что? — Теперь удивился Костенко. — Какая Замирка?

— Это фамилия закройщика в Москве. Замирка. Великолепно работает. Милютин и Гринберг в Ленинграде, Калнин и Риге и Тоом в Таллине. Да, еще Куров хорошо шьет во Львове и Нимберт в Одессе.

— Вы говорили Чоткерашвили, что теперь так шьют только три мастера.

— Не помню я, что ему говорила.

— Ну, хорошо. А кто лучше всего шьет?

— Замирка, Гринберг и Милютин, — сразу же ответила женщина, и Костенко не мог скрыть улыбки.

«Все-таки женская логика совершенно разнится с нашей, — подумал он, — и с этим ничего не поделаешь. Сплошные импульсы и чувствования».

— Ну а Кешалаве кто из этих трех мог шить?

— Трудно сказать. Плечи вшиты по-американски, внутрь, а так теперь умеет только Замирка делать. Но Замирка больше любит букле, это фигуру утяжеляет, для худых это хорошо, торс кажется могучим. А цвет Замирка обычно предлагает нейтральный — серый, пепельный, коричневый. А у Кешалавы у этого синий костюм, гладкий, миллионерский.

— Почему миллионерский?

— Скромный. Очень скромный, но зато все линии отработаны, и шлицы — разрезы мы называем — замечательно сделаны, и пуговицы плоские, из ореха, а не пластмассовые. И главное — цвет. Синий цвет сейчас самый миллионерский. Наш автор рассказывал, как он в Нью-Йорке пошел на Уолл-стрит смотреть миллионеров. Ну вышли там из банка два мужика — все в переливных костюмах, ботинки на каучуке, подошва в ладонь, рубашки розовые, сели в красный автомобиль, и наш автор решил, что это и есть миллионеры, а ему спутник его, американец, показал на старикашку в синеньком костюме, который ждал такси. «Это, — говорит, — настоящая акула бизнеса, а те пижоны — мелкие клерки».

Костенко посмеялся вместе с женщиной, — видимо, она очень любила эту историю о скромном миллионере и часто ее рассказывала, — а потом спросил:

— Любовь Трофимовна, а вот на мне какой костюм, можете определить?

— Венгерский. «Венэкс», пятьдесят второй размер, третий рост.

— В милицию не хотите перейти работать?

— У вас платят мало.

— Старыми сведениями пользуетесь.

Женщина улыбнулась.

— Тогда подумаю, товарищ полковник. Могу еще сказать, что пиджачок вам перешивали — обузили спину и рукава укоротили.

«Поскольку я работаю в ателье, то у меня нет свободного времени для работы на дому. Ничего добавить к этому показанию не могу.

Мастер-закройщик Замирка».

«В последние два года я не работаю дома, поскольку финорганы требуют непомерные налоги. Являюсь мастером-закройщиком ателье высшей категории № 67. Избран членом профкома.

Мастер-закройщик Милютин».

«Я работаю в ателье № 12 и дома заказов не принимаю. Больше добавить мне нечего.

Мастер-закройщик Гринберг».

С закройщиками работали параллельно: Костенко в Москве, подполковник Тимофеев в Ленинграде. Работали они по одной схеме, утвержденной начальником угрозыска страны.

Угро министерства действовал четко, как отлаженная машина, подчиненная некоему «закону ритма». Дежурные сидели у аппаратов ВЧ на связи с республиками и областями; люди в научно-техническом отделе в пятый и в десятый раз искали хоть малейшую зацепку, наново анализируя все то, что было привезено с мест происшествия; оперативные группы дежурили во всех автомагазинах страны; были блокированы аэродромы и вокзалы; работники архивов подняли старые досье на всех тех, кто когда-либо был связан с автомобильными аферами и мошенничеством. Преступник был обречен, все решало время, ибо ум, воля, опыт десятков и сотен людей были подчинены одной задаче — найти бандита и обезвредить его.

— Гражданин Замирка, — сказал Костенко, убирая в папку объяснение закройщика, — теперь мы с вами перейдем ко второй стадии нашего разговора.

— Можем перейти хоть к третьей, товарищ полковник, но от этого существо дела не изменится и я не напишу вам ничего нового. Не могу только не высказать удивления: неужели у вас нет более важных дел, чем проверять доносы соседей по лестничной клетке?

— Пишут? — поинтересовался Костенко.

— По-моему, у вас здесь на меня скопилась «Война и мир» из доносов. — Замирка усмехнулся.

— Надо бы почитать.

— Неужели государству — это я так, в порядке заметок на полях, — будет очень плохо, если мне позволят шить на дому?

— По-моему, нет.

— Я ездил туристом в Венгрию и ГДР; там, между прочим, тоже социализм, и ему не мешают портные, отдающие государству хорошие деньги в налоговые отчисления.

— Вы меня напрасно убеждаете в этом. Я согласен с вами, полностью согласен.