Александр Лавров - Шантаж

Прахова посерела.

И тут донесся смех Зиночки и ее возглас:

– Пал Палыч, еще тайник!

И опять появился Миша Токарев, неся жестянку.

– Мадам, – проникновенным пасторским голосом укорил он, – с вами грыжу наживешь, право слово!

Ах, если бы он еще знал о Париже!

Тем временем Томин в аэропорту проделывал свое «просто».

Все помещения были грамотно и скрытно прочесаны. (Сказать легко – осуществить хлопотно: в аэропортах, мягко выражаясь, людно.) Убийцу не нашли. Фотогра­фию показали девушкам в кафе, в кассах и всем служа­щим, бывающим в залах или на выходе к летному полю. Томин снова и снова описывал его внешность, манеры. Люди отрицательно качали головами.

– И что теперь? – спросил подполковник милиции, помогавший Томину.

«Беда, что мы ничего не знаем. Все предположительно. Он мог явиться сюда ночью, с ходу взять билет и улететь куда угодно. Мог не достать билета и вернуться в город…»

– Думаю, он все-таки улетел хабаровским рейсом, – наперекор сомнениям произнес Томин вслух.

Хабаровских было два – вчерашний полуночный и сегодняшний рано с утра. Первый должен был вскоре пойти на посадку.

– Ведите меня к самому высокому начальству. Покло­нюсь в ножки, чай не откажут.

Если бы у Томина не было с собой расторгуевских фотографий, неизвестно, как отреагировал бы на него аэрофлотовец в просторном кабинете. Чужое ведомство, чужие заботы, какой-то красноглазый от недосыпа инс­пектор МУРа… Но наглядное зверство вытряхивает человека из мундира.

– Я даю вам связь с обоими «бортами». Приказываю стюардессам вас выслушать. Вы описываете убийцу. Пусть девушки пройдут по салонам, посмотрят на пассажиров. И доложат. Ясно? – требовательно оглядел он Томина и подполковника, словно не они только что изложили ему подобную просьбу.

А обыск продолжался. Чего только не накопит жад­ный человек за семьдесят лет? Сколько бессмысленного хлама, частью уже истлевшего, поползло из сундуков, коробок и свертков, когда переместились в коридор!..

Настя стала повторяться в своих проклятиях, потом и совсем иссякла.

– Все, что ли, в комнате-то? Кончили? – мрачно спросила она и начала яростно подметать мусор, вздымая пыль.

Прахова, обессиленная, сломленная, полулежала в кресле.

– Настя, – застонала она, – там на полу… Это не анакардиум?

Настя в сердцах подняла и сунула ей коробочку:

– Кончилась ваша гомеопатия! Боренька, Боренька… пригрели змееныша!..

– Чем скрести сухим веником, лучше собрали бы хозяйке, что надо, – сказал Токарев.

Настя опустила веник. Помолчала, соображая, о чем речь. Поняла.

– А что надо? – спросила обреченно.

– Ну, белье и прочее… необходимое.

Она швырнула веник, приволокла откуда-то огром­ный и некогда шикарный чемодан и взялась укладывать в него бархатные халаты, домашние туфли, колоду карт…

– Такой сундук нельзя, – изумился Токарев.

– Завсегда с этим саквояжем ездили!

– Но, видимо, в другое место… – хмыкнул Токарев.

Зазвонил телефон.

От Томина передали одну фразу:

«Взят при посадке самолета в Хабаровске».

Новость была дороже всего изъятого золота. Беспоря­дочно пожимали друг другу руки, поздравляли Зиночку, пили хмель победы.

И – с новым азартом за работу…

Нет, иногда жизнь, несомненно, прекрасна. И дело, которое делаешь, кажется самым нужным на свете.