Леонид Залата - Волчьи ягоды

Сама она рыдала в кабинете старшего лейтенанта милиции Павелко, а он тем временем перебирал бумаги на столе и удивлялся, что в человеческом организме таятся такие неисчерпаемые запасы жидкости. Пододвигая стакан с водой, иронически думал: «Может, она ее сразу перельет в слезы? Так сказать, по законам соединяющихся сосудов».

Павелко улыбнулся, не подозревая, что эта улыбка подействует на его собеседницу лучше всякой воды. Слезы у молодой женщины сразу высохли.

— Вам смешно! — воскликнула она с видом человека, оскорбленного в наилучших чувствах. — А как я мужу в глаза посмотрю? Да он у меня знаете какой? Сам директор с ним за ручку, портрет на Доске почета... — И перешла на жалобный шепот: — Выгонит, ей-богу, выгонит из дому. Вы не говорите ему, а?

«Вот этого не обещаю, — подумал старший лейтенант, — а даже совсем наоборот. Головомойка дома тебе, голубушка, не помешает, не повредит».

Павелко решительно пододвинул к себе стопку бумаги и взял ручку.

— А теперь, гражданка Костюк, давайте все по порядку. Следовательно, в четверг, 7 марта, на Клинчике к вам подошел незнакомый человек и сказал... Что он вам сказал? Постарайтесь вспомнить как можно точнее. Напоминаю, что это в ваших же интересах.

Майор милиции Гафуров позвонил Гальченко.

— Это ты, Рахим? — загудела трубка басом директора трикотажной фабрики. — Давненько мы с тобой не виделись. А может, оно и лучше? — Гальченко засмеялся.

С Николаем Артемьевичем Гафуров встретился на рыбалке. Их лодки нередко можно было видеть рядом против Заячьего острова. Почему этот кусочек земли среди Днепра назывался Заячьим, напрасно гадать — зайцев на нем не водилось, как не водилось лисиц, медведей и волков. Зато росла там ива, в стороне от диких зарослей, одна-единственная на весь островок, своего рода зеленый зонтик, под которым в нестерпимую жару, когда, наверное, и рыба изнемогает, так как перестает клевать, можно отдохнуть, оставив лодки на плаву. Вот тут они и познакомились — Гафуров и Гальченко, а поскольку были большими поклонниками рыбалки, то очень скоро нашли общий язык, и случайное знакомство переросло в дружбу.

Николай Артемьевич встретил майора в дверях своего просторного кабинета приветливой улыбкой, за которой все же скрывалась тревога, и велел секретарше никого не впускать.

— Доброго здоровьица, Рахим! — сказал он, гостеприимным жестом хозяина приглашая Гафурова в мягкое кресло у зашторенного окна. — Если б ты знал, какую леску я достал! Высший класс!

Рядом они составляли классическую пару — маленький, сухощавый Гафуров и румянощекий здоровяк Гальченко, под которым, казалось, прогибался пол. Майор взглянул на него снизу вверх, подмигнул и, блаженно закрыв глаза, потонул в кресле.

— Богато живешь, Артемьевич, — сказал он то ли с осуждением, то ли с завистью. — Не кабинет — хоромы.

— Это еще до меня. — Гальченко достал из холодильника бутылку минеральной воды и, на ходу откупоривая ее, поискал глазами стаканы. — Матяков оборудовал. Любил показуху, ох как любил... Кое-что пришлось убрать, все остальное осталось в наследство.

— Боржомчик попиваешь?

Николай Артемьевич ткнул пальцем в пуговицу на животе.

— Жжет... У Матякова был свой стиль. Скажем, на прием к нему записывались за три дня вперед. Никто не мог понять, зачем введен такой порядок. Если, конечно, вообще можно назвать это порядком. Но и не роптали, и знаешь, почему? Это уже потом секретарша призналась. Заходит, например, Иванова, Матяков встречает ее около дверей: «Мария Петровна? Здравствуйте, здравствуйте! Как здоровье вашего сына?» Мария Петровна, ясное дело, растрогана — еще бы, сам директор знает, что у нее болен сын. Такой занятой человек, а вишь... И никогда ей не догадаться, что секретарша заранее собирает сведения о всех, кто записался на прием. Забыла уже Мария Петровна, с чем и пришла, удовлетворил Матяков ее просьбу или отказал. Следует сказать, что он никогда не отказывал. На приемах говорил: «Разберемся», на производственных совещаниях: «К этому вопросу мы еще вернемся». Так и крутился.

Гальченко налил себе еще стакан боржома.

— Представь себе, долгое время слыл демократом. Магия!

Гафуров лично не знал Матякова, но слышал, что работники фабричного управления называли его между собой Матюковым, так как в минуты гнева бывший директор пользовался далеко не интеллигентными словами.

— Рассказываешь ты интересно, — сказал он, — а хозяин из тебя никудышный. Сам выдул бутылку целебной. Матяков этого себе, наверное, не позволил бы.

Гальченко посмотрел на пустую бутылку, которую за время разговора так и не выпустил из рук.

— И в самом деле, — растерянно проговорил он. — Тем более, что это последняя. Извини, Рахим.

Гафуров беззвучно смеялся, ухватившись жилистыми руками за подлокотники кресла.

— Обойдусь и без боржома, — сказал он. — Не за тем я пришел. Пряжа меня интересует, причем японская.

Гальченко поставил пустую бутылку на столик и сразу помрачнел.

— Наконец, — сказал он. — А я ломаю голову... Ну, давай, давай, что там у тебя?

Гафуров вынул из кармана сверток.

— Что скажешь об этом товаре?

Николай Артемьевич развернул сверток и облегченно, не скрывая этого, вздохнул.

— Хорошая водолазка, — сказал он. — Шерсть японская, пряжа номер пятьдесят дробь два. Но производство не наше, планируем освоить только в следующем году.

— Как видишь, кто-то опередил вас, товарищ директор, — прервал его Гафуров. — Ты не мог бы сказать — кто? Потому как этикетки тут...

— Водолазок из японской пряжи до сего времени никто не выпускал. По крайней мере, у нас на Украине. А за пределами... Это можно выяснить в Министерстве легпрома.

— А сама шерсть тебе ничего не напоминает?

— Японскую пряжу получает много фабрик, — сказал Гальченко. — Если ты намекаешь на случай с фургоном, то виновники наказаны, и вообще. Заведующий складом Поляков даже заявление подал об увольнении. Пришлось уговаривать.

— Обиделся?

— Слушай, Рахим, а к чему это ты все ведешь? Допустим, пряжа... Хотя тут и экспертиза бессильна. Но не в том дело. Можешь верить мне как специалисту — это не ручная работа, понимаешь?

— Тем хуже.

— Как? Ты предполагаешь...

— Предполагают, товарищ директор, гадалки, а я всего лишь начальник отделения, название которого, по мнению твоего главбуха, не вызывает позитивных эмоций.

— Детективов начитался?

— Эх, Артемьевич, чистая ты душа! Да, читаю, нашему брату иногда полезно... Ты тут не наделай переполоха, никаких внеочередных инвентаризаций и все такое прочее. Мы сами потянем ниточку, если след приведет в твои владения. — Гафуров поднялся, хрустнул плечами. — Дремотное у тебя кресло, в сон клонит. Так я могу рассчитывать на заморскую леску? Не обделишь?