Леонид Залата - Волчьи ягоды

— А пассажиры?

— Пассажиры тем более, но попробуй их сейчас найти. Не давать же объявление через газету.

Журавко поднялся.

— Все, товарищи. Панин, более или менее свободных сотрудников — на разработку версий. Вы, Ремез, действуете по указаниям Котова. Это дело никак не изолируешь, все тут скрутилось в клубок.

— Можно мне несколько слов? — спросил Очеретный.

— Слушаем вас, Ларион Григорьевич.

Очеретный прокашлялся.

— На поддержку я вряд ли могу рассчитывать, — начал он, щуря глаза на Ремеза. — И все же скажу. Мне кажется, что следствие поспешило с оправданием Яроша.

— Опять двадцать пять, — подхватился Ремез. — Сколько можно говорить, что Ярош...

— Товарищ Ремез! — оборвал следователя полковник. — Имейте терпение. Продолжайте, Ларион Григорьевич.

— В конце концов, высказать свое мнение считаю обязанностью. Старший лейтенант Ремез, похоже, в восхищении от честности этого Яроша. Даже ночных соловьев вдвоем с ним ездил слушать в Дубовой балке. А что мы, собственно, знаем о нем? Говорят, способный звукорежиссер. Возможно. А еще что? Знаем, что Сосновская погибла в ночь перед его отъездом в Мисхор. А ведомо ли вам, товарищ Ремез, что до знакомства с Сосновской Ярош ухаживал за Юлей Полищук, той самой, которая проходит по делу «Пряжа»?

— Ну и что? — пожал плечами Ремез. — Не далее как в тот минувший понедельник он сам мне это сказал. Полищук и познакомила его с Сосновской. Девушки дружили.

— И вы не заинтересовались этим фактом?

— Представьте себе — заинтересовался. И узнал, что у Яроша была еще одна пассия. Звали ее Галочкой. Так вот. Ярош воровал у матери конфеты и тайком носил их Галочке. Тоже подозрительный факт. Правда, это было еще в детсаду.

Панин видел, как лицо Очеретного покрылось пятнами. Журавко нахмурился.

— Надеюсь, Ремез, вы из этого возраста уже вышли. Идите. Вы тоже свободны, Ларион Григорьевич.

Ремез и Очеретный вышли. У двери случилась заминка, каждый вежливо пропускал другого первым.

Полковник обошел стол и вынул из ящика распечатанный конверт.

— Лубенец получил записку. Читай. Неизвестный доброжелатель обвиняет милицию в том, что она стала на защиту Яроша. Мол, поспешили снять с него подозрения. Фактически то же самое, что сказал Очеретный.

Панин пробежал глазами бумагу.

— Почерк намеренно изменен, — сказал он. — Буквы совсем падают влево. Экспертам не давали?

— После того как письмо прошло столько рук?

— Вы правы. Да и писал его, думаю, тот, кто хорошо знает, что такое дактилоскопия.

— Отдам я его Ремезу, — проговорил полковник. — Эта анонимка подействует на него, как красная тряпка на быка... Рахим звонил, знаешь?

— От Павелко. Но без подробностей.

— А где их взять, подробности, когда он только и сказал: вышел на важный след. Очень спешил. Я через областное управление попросил самарских коллег посодействовать.

— Водолазки?

— Признаться, я не очень верил этой версии, но Рахим... Не будем спешить с выводами. Ты уже обедал?

— Вы хотите спросить, ужинал ли?

— А который час?

Зазвонил телефон.

— Не иначе моя Евфросиния Тимофеевна! Перепадет мне сейчас и за обед, и за ужин.

Журавко сгреб трубку широкой ладонью, и по тому, как его лицо приняло ласковое и одновременно виноватое выражение, Панин понял, что начальник не ошибся.

Двор Самарского горпромкомбината был тесный и захламленный. В глубине его виднелись приземистые цеховые здания и складские помещения. Около одного из них суетились рабочие, укладывая картонные ящики в контейнеры, покачивался на стреле крюк автокрана. Вдоль ограды шелестели листвой молодые топольки.

Из окна кабинета директора была видна почти вся территория предприятия, металлические, покрашенные в пепельный цвет ворота и незастекленное окошко проходной.

— Обижаете, товарищ майор, незаслуженно обижаете, — бубнил директор комбината Гаркавый, обмахиваясь свернутой вчетверо газетой, хотя в кабинете было нежарко. — Наконец, какие у вас основания?

Гафуров был сама вежливость.

— Вы напрасно волнуетесь, Дмитрий Егорович, — говорил он, совсем неслышно выбивая дробь двумя пальцами на подоконнике. — Вряд ли стоит волноваться преждевременно. Нас интересует человек, который в скором времени прибудет на комбинат. Это не ваш работник, но я хотел бы видеть, с кем он будет общаться. Да вот и он! Легок на помине.

В ворота въезжал фургон. Навстречу ему, показывая дорогу, спешил вертлявый человечек в полинявшей на солнце безрукавке.

— Кто это, Дмитрий Егорович?

— Не знаю фамилии, но машина с трикотажной фабрики. Она не раз у нас бывала.

— Я не о машине. Тот, в безрукавке, кто?

— Лойко, экспедитор наш... Вспомнил я, товарищ майор. Мы просили у трикотажников шерстяной путанки. С сырьем, знаете, туго, а мы, значит, как бедные родственники, нам и путанка сгодится. Хотя мороки с нею... Я сам документы подписывал. Гальченко, спасибо ему, не скряга. Есть же у нас хозяйственники — и сам не ам, и другому не дам.

— А что, этот ваш экспедитор не должен был сам ехать за путанкой?

— Конечно! Его обязанность. Но на деле, признаться, бывает и иначе. Поехал, скажем, с требованием, а груз не готов. Или транспорт в разгоне. Тогда фабрика своим, значит. Само собой, выставят счет, даром машину никто гонять не будет. Я сейчас уточню, что там привезли.

— Потом, потом? — удержал директора Гафуров. — Они сами разберутся. А это кто сейчас подошел к фургону, высокий?

— Горлач.

— Кто-кто?

— Начальник трикотажного цеха Горлач. Так сказать, заинтересованное лицо. Путанка идет на нужды его цеха.

Майор мысленно присвистнул. «Вот это да! Охотились на одного Горлача, а вынырнул еще и второй. Заинтересованное лицо... Очень возможно, что и заинтересованное. Впрочем, не исключено — просто однофамилец, фамилия распространенная».

— Знакомая фамилия, — сказал он равнодушно. — У этого вашего начальника цеха случайно нет сына?

— Олег? Шалопут, а не сын. Учился в политехническом, выгнали. Что-то там по женской линии перестарался. Теперь баклуши бьет, усевшись на отцовскую шею... Где это вы успели о нем услышать?

— Не помню. Кажется, тоже что-то по женской линии. Парень, видимо, пижонистый.

— Видел как-то. Красавец. Может, отсюда и беда, если в голове негусто.

Из фургона разгружали мешки. За углом столовой, пристроенной к помещению дирекции, не было видно, куда их относили. Гаркавый сказал, что как раз там находится склад сырых материалов и путанку, наверное, сейчас взвешивают. Директор явно повеселел и теперь смотрел на Гафурова более дружелюбно.

— Работка у вас непоседливая, — посочувствовал он майору. — Наверно, натворил беды этот водитель, если вы за ним даже сюда примчались. Сбил кого-нибудь?