Леонид Залата - Волчьи ягоды

Обрадовался и экспедитор Лойко. Появилась возможность, так сказать, легально поддерживать производственные связи с солидным, богатым сырьем предприятием. Для начала, думал он, пусть хоть путанка, а там видно будет. Лойко не ошибся, когда повел с заведующим складом соответствующий разговор. Поляков понял его с полуслова.

В тот же вечер обе стороны встретились на берегу Днепра в ресторане «Чайка» и обмыли соглашение. Торг шел долго. Каждый партнер хитрил, ссылался на риск, всячески преследовал собственную выгоду. В конце концов была выработана и установлена такса на импортную и отечественную шерсть, путанку, даже на пошивочные нитки.

Наутро Поляков сказал Уманской:

— Хватит размениваться по мелочам. У нас есть оптовый покупатель.

Кладовщица и обрадовалась, и испугалась.

— Это сколько же товару понадобится!

— По товару и деньги. Тысячи... да что там тысячами, десятками тысяч пахнет! Представляешь?

— Опасно, Григорий Семенович. Придется еще больше списывать на круглый, а Юлька и так придирается.

— Заинтересуем. Видела, как одевается? А всякие там фигли-мигли? Такая девка деньги любит. Меня другое волнует. Без учетчицы нам не обойтись, вся документация проходит через ее руки. Я против того, чтобы втягивать новых людей, но дело разрастается, стоит рискнуть.

Алла Маковец была, по мысли Уманской, фатально несчастливой особой, потому что недавно без видимых на то причин ее оставил второй муж. Черты лица Аллы были мелкие, словно выполненные по ошибочно уменьшенному масштабу, однако приятные. Портило их то, что они были постоянно мрачными. Полищук отмечала редкостную жадность Маковец: «За копейку глаза выцарапает», — зато главный бухгалтер фабрики не мог нахвалиться ее умением вести складскую документацию.

Разговор Полякова с учетчицей был на удивление коротким.

— А что я с этого буду иметь? — спросила она, даже не дослушав своего начальника до конца.

— Будешь иметь. На все твердая такса.

Кладовщицу кругловязального цеха Полищук решили запугать. Встретив ее с Ниной в обеденный перерыв, Уманская отозвала Юлю в сторону.

— Очень ты весела, девочка, ничего не знаешь, ничего не ведаешь. Как бы плакать не пришлось. Где смех, там и слезы.

Юля удивленно взглянула на нее:

— Вы как цыганка! Может, и ворожить умеете?

— Не до ворожбы. Алка с самого утра из конторки не вылазит.

— Спецификации выписывает. Мороки с ними, сами знаете.

— Знаю, знаю. И еще кое-что знаю. Выписывает она, да только не спецификации. Недостача пряжи большая. Докопалась, зануда, на нашу голову.

— Что-то вы, тетенька, крутите. Я-то тут при чем?

— А при том, что недостача по твоему цеху!

— Как же это? — всполошилась Юля. — Я ж ничего...

— Как бы не так! Думаешь, чистенькая? Ты же доверчивая, как дитя! Что подсунут, то и подписываешь. Теперь по головке не погладят. Не поверят, что без тебя делалось, не надейся.

И Уманская откровенно рассказала, сколько пряжи за последние месяцы попало не в кругловязальный цех, а за фабричные ворота.

— Ой, тетенька, что же делать? Вы же сами давали подписывать, я и подписывала.

— Давала. Я же не отрекаюсь! Обеим перепадет на орехи. А не хочется в тюрьму, ой, как не хочется! У меня же маленькие дети. Да и ты света белого еще не видела... — Уманская приложила к глазам платочек. — Словом, так: Алку я беру на себя. С Григорием Семеновичем посоветуюсь, он человек суровый, но не без сердца. А ты молчок, особенно Сосновской. Она хоть и подружка твоя, а продаст ни за грош. Бог милостив, как-нибудь выкрутимся.

На другой день, когда Полищук пришла на склад выписывать новую партию пряжи для своего цеха, Уманская шепнула:

— Удалось замять. Живем, девка! Слышишь? Но задарма ничего не делается...

И Юля послушно расписалась за пряжу, которой и в глаза не видела.

— Вот и хорошо! — обрадовалась Уманская. — Умница! Покорное телятко двух маток сосет. До сих пор текло, как говорят, да в рот не попадало, а теперь и ты внакладе не будешь. А пряжу раскинешь на все участки понемногу, никто и не заметит.

Это было осенью, с тех пор Полищук не раз подписывала сомнительные бумажки и получала за это наличными, а в конце мая к ней прибежала Нина Сосновская:

— Юля, ой, не могу... Что я слышала!

Кладовая Юли помещалась в самом дальнем углу кругловязального цеха под винтовой лестницей. Сама она сидела за обшарпанным столиком, записывала в журнал выданную вязальным участкам пряжу и мысленно ругала Полякова. Жадность его в последнее время не знала границ, все труднее становилось сводить концы с концами.

— Подожди, не то собьюсь, — сказала Юля. Дощатые стенки кладовой вибрировали, в открытую дверь были видны длинные ряды вязальных станков и зеленая листва цехового дендрария — гордость фабричного начальства. — Так что же ты слышала?

— Страшно сказать! Иду я из бухгалтерии мимо главного склада, захотелось глянуть на ласточек. Помнишь, весной видели, как ласточки воробья выбрасывали — нахал в чужое гнездо залез. Теперь там желторотики, смешные-смешные... Загляделась на них, слышу, за углом двое разговаривают. Поляков и еще кто-то. Вполголоса, а мне все слышно, близко стоят. Поляков говорит: «Не мылься, не будет товару. В прошлый раз восемьсот карбованцев зажали, нечестно». Тот, другой, возражает: «Не было свободного капитала. Привез я твои восемьсот». И зашелестели. «Деньги счет любят, — это уже Поляков. — А за товар не волнуйся, сами доставим. Ты тут слишком примелькался».

— Господи, — простонала Юля. — Приснилось тебе?

— Если бы приснилось! Выглянула за угол — тот, другой, уже пошел, со спины увидела, лопоухий такой, приземистый, а Поляков стоит, вслед ему смотрит... Спрашиваю, о каком это вы, Григорий Семенович, товаре говорили? О каких деньгах? Обернулся он да как озвереет: «Следом бегаешь?» Потом засмеялся. «Ты, — говорит, — ежедневно имеешь дело с путанкой, вот у тебя в голове все и перепуталось. Человек долг вернул. Если нужно — и тебе дам взаймы».

— Видишь! — обрадовалась Юля. — Долг! А ты неизвестно что...

— Какой долг! — Нина сжала маленькие кулачки. — Чтобы получить долг, за углом не прячутся. Речь шла о товаре. А какой у Полякова товар?.. То-то же. Если хочешь знать, я недавно нашу пряжу у перекупщиц видела.

— Разве мало пряжи?

— А я говорю — нашу!

— Я думаю...

— Нечего тут думать. Заявить куда следует, вот и все.

— Не пори горячку, Нина, — заволновалась Юля. — Кто знает, о каком товаре они говорили, вдруг твои подозрения на пустом месте замешаны, а на человека тень упадет.

— Да ты что? У этого человека деньги куры не клюют! Ты знаешь, как он живет? Говорят, у него машина, жена и дочь в брильянтах... Откуда? На зарплату завскладом? Кого защищаешь? Может, ты и сама?