Николай Иванов - Наружка

— Это… не опасно? — наивно высказал Соломатин первое, что пришло в голову. После того, как Катя положила в номере телефонную трубку, они практически не общались. Какое у нее настроение?

— Есть опасность даже замерзнуть в бане, — не выпуская ложку, развел руками Лагута. — Как твои дела?

— Ты знаешь, интересно. Если не утону в информации, открою много нового для себя.

— Определяйся быстрее по нам — что делать, кого вести. И, пожалуйста, не тони. Когда-нибудь на досуге просветишь по золотишку.

— Попробую. А… Катя там с ночевкой?

Лагута повертел пустой стакан. Когда дважды в течение минуты звучит одно и то же имя, присматривать нужно не только за своим сменным нарядом, но и ближайшим окружением.

Ответить не успел. Подошел с подносом местный оперативник.

— Приветствую. Уже поели? Марков моя фамилия, — представился он Лагуте.

— Фамилия Байкалов тебе о чем-нибудь говорит? — задерживаясь с уже собранной посудой, спросил Соломатин.

— Байкалов? Байкалов… Есть. Докладываю. Двадцать семь приисков, не самых худших. Крут, самолюбив, неподвластен начальству и кому бы то ни было. Волк, который охотится сам по себе. В то же время достаточно осторожен с законом. Одним словом, не любит опеку. Откуда фамилия?

— Добыли, — не стал распространяться о работе «наружки» Борис. — Я в кабинете.

— Считай, что я тебя уже догнал, — не снимая тарелки с подноса, Марков набросился на еду.

Чувствуя, что капитана больше волнует Ракитина, чем заболевший старатель, Лагута предложил:

— В восемнадцать тридцать поеду за ней. Могу захватить.

— Тогда я жду тебя в управлении, — не стал невинно отнекиваться Соломатин.

— Прекрасно, — констатировала Катя, повязав косынку и со шваброй представ перед зеркалом. Убрала ваткой остатки макияжа, теней. Санитарка — хозяйка швабры и помойного ведра, а не фотомодель на конкурсе. К тому же отмеренные коридорные гектары предстояло убирать не понарошку.

— О, у нас новенькие, — неизменным возгласом встречали ее в мужских палатах и начинали запахиваться, расчесываться, прибираться.

— Что ж вы лежите тут. Такая погода за окном. Пора выписываться, — орудуя тряпкой, поддерживала любой контакт Катя.

— Зачем теперь выписываться. Смысла не видим. Мы остаемся с вами.

Бедные мужики. Смысл они углядели. Когда здоровые бегали по улицам, и взгляда им некогда остановить. А вот отлучили на какое-то время от женщин — готовы отжимать тряпку и менять воду.

— А все-таки дома лучше, — усмиряя в себе ехидство, убеждала Катя.

В палате Байкалова оказались посетители — жена и дочь лет одиннадцати.

— Можно я вас немного побеспокою? — напросилась Катя. В больницах даже министры подчиняются белым халатам.

— Конечно, конечно, — разрешила жена.

— Оставайтесь, вы мне не мешаете, — остановила ее Ракитина, когда она хотела выйти из палаты. Авось какое слово услышится…

Бесполезно. Ни одного слова не произнесли, пока она не закрыла за собой дверь.

И вновь приятное для самолюбия, но ненужное ей:

— Какая симпатичная у нас новенькая.

Помечталось: сказал бы что-либо подобное Борис! У Моряшина и то больше слов нашлось. Неужели для притирки обязательно требуется шлифовка, да еще наждаком по обнаженной ране?

К концу уборки спина не разгибалась, и она с наслаждением опустилась на диванчик около дежурной. Та, молоденькая, как прыщичек, но уже видно, что вертихвостка, обрадовалась:

— Ой, посмотри здесь, я на миг исчезну.

И шмыгнула в палату, где, как припомнила Катя, лежал в окружении телевизора, сервизов и картин парень-бизнесмен. С подобными отдельными «генеральскими» палатами у нее уже складывались ситуации, когда к объекту под видом медсестер шастали девочки. Как положено, в халатиках, а вот под ними — ничего. Случилось это в Тбилиси, лет десять назад: Катя легендировалась под дежурную и даже получала от объекта шоколадки, когда предупреждала о появлении его жены. Тогда ее донесения пестрили сокращениями «п/а» — половой акт. То же самое писали ребята, наблюдавшие за женой, — парочка друг друга стоила.

Сегодня, во время уборки этого «генеральского» люкса, бизнесмен долго наблюдал за ней с кровати, но, наверное, она оказалась не в его вкусе: промолчал. За что получил самый небрежно вымытый пол и не протертый подоконник. Из принципа. Потому что ей даже признание в любви Моряшина как проходящая электричка: вроде была, но не увезла. Сиделось удобно, успокоительно, но пришлось встать, когда от Байкалова вышли жена и дочь, спустились вниз. Через несколько минут Катя увидела их в окно: девочка вела мать под руку, прильнув к ней. Но когда хотела вновь вернуться на диван, замерла: за ними последовала машина.

Первое желание — выбежать и посмотреть, как станут развиваться события за оградой, — она тут же приглушила. Ей поручен объект, все остальное ее не касается. А вот видит ли слежку за семьей сам Байкалов?

Проклиная грудастую дежурную — уж не по этим ли параметрам оценивает женщин бизнесмен? — торопливо зашла в интересующую палату. Байкалов стоял, облокотившись, о подоконник.

— Извините, я при гостях не стала протирать пыль…

Больной, скользнув взглядом, разрешил заниматься в палате чем угодно: он был далеко и от больницы, и, может быть, даже от семьи. Его уже коснулась печать безнадежности и отчаяния, и если при родных он еще старался скрыть это, то теперь ему не перед кем было прятать истинное состояние души. И сгорбленные плечи, и выгнутая спина, и опущенные, словно бы удлиненные руки делали из крепкого еще мужчины Зольного старика. Да, такие уже не борются, потому что чувствуют приближение конца.

— Может, вам что-нибудь нужно? — попробовала отвлечь старателя от тягостных мыслей Катя. — Вы говорите, не стеснитесь. Мне ничего не стоит.

Байкалов опять не ответил, и Катя, вспомнив про оставленный пост, тихо вышла. Успела сесть на диван, как в коридоре нарисовалась дежурная.

— Угощайся, — на ходу раскрыв коробку конфет, отработанным жестом загнала подарок в привычное место между настольным календарем и лотком с записями процедур.

В другой раз Катя побрезговала бы таким угощением, но задание обязывало использовать все, что позволяло оставаться коридоре и держать под наблюдением палату.

— А чего нянечкой пошла? — полюбопытствовала медсестра, бросая, словно семечки, шоколадные кругляшки в рот.

— Зацепиться, а там видно будет.

— Меня Ларисой зовут.

— Катя.

— У нас один очень крутой лежит, Игорек. Трясу помаленьку, — она кивнула на конфеты. — Посиди еще, я сбегаю на кухню, чайку принесу, — решила использовать новенькую всю катушку.

Но, правда, принесла, обжигаясь, два стакана. Как и Катя, блаженно откинулась на диване, выдавая усталость предыдущей ночи.