Валентин Иванов - Желтый металл

– Густинов бывший старатель. У многих бывших старателей осталось золото. Да и скупить он мог.

– А у каких бывших старателей есть золото, по вашему мнению?

– Не знаю.

– Так почему же вы об этом говорите? Вы должны говорить о своих делах, – не давал увертываться Окуневу следователь. – Вы сказали, что золото скупать можно. У кого?

– Не знаю, – сжался Окунев.

– Все у вас получается слишком уж непоследовательно для развитого, опытного человека, – заметил Нестеров. – Смотрите, приисковое управление дало вам хорошую деловую характеристику, а вы притворяетесь тупицей и невеждой. Кто же поверит, что вы ничего не знали из того, что делалось около вас. А о делах Густинова, освещенных в показаниях вашей жены, что вы скажете следствию?

– Раз она говорит… – уклонился Окунев.

– А вы точно: да или нет?

Русский человек, – да только ли русский? – любит порассказать приезжему были своей сторонки. И в поездах и на аэродроме при станции К., где пришлось ждать самолета в Сендун или в Сендуны (здесь это название и произносили и писали в обоих числах), Нестерова угощали рассказами. Наряду с близкими, сравнительно, воспоминаниями о японской интервенции, которую не забудут, пока не состарятся внуки ее свидетелей, с атаманами, с днями Дальне-Восточной республики, бывшей после интервенции переходной формой к советскому строю, приезжего угощали сочной старинкой.

В краю, куда следствие забросило Нестерова, золото занимало такое же положение, какое занимает в иных железо, нефть, уголь. Будет занимать это положение всегда: перестав быть основой валюты, благородный, красивый металл и через столетия будет любим людьми из эстетических побуждений.

И надолго сохранится старинный приисковый фольклор, от которого густо пахнет кровушкой.

Шайки спиртоносов, вооруженные до зубов банды ссыльных уголовников, охотники за «горбачами» – так звались удачливые приискатели, возвращавшиеся с мешком за плечами, – всего понаслушался Нестеров.

Начиная допрос Филата Густинова, Нестеров приглядывался к старику. И для него Густинов удивительно подходил по типу, по выражению, к ведущим «героям» приисковых сказаний. Там слабые не выживали, и этот был не из слабеньких.

Густинов поглядывал на следователя исподлобья, жестковатым взором выцветших, но ясных, без старческой сухости роговицы, глаз. Жест правой руки, сопровождавший иные фразы, был как-то очень характерен для обладателя этой руки: Густинов вытягивал пальцы и потом поджимал их, будто брал что-то невидимое, напоминая своим жестом гаденькую мещанскую поговорочку о пальцах, которые «к себе гнутся».

Сутуловатый, нечесаный, со спутанной козлиной бородкой (небрежение к себе) Густинов с места заявил:

– Оговорил-таки меня, сукин сын, волчья утроба идолова!

– Кто?

– Зятек любезный, бодай его бог!

– Какой зятек?

– Один он у меня, второго, хвала богу, нет. Окунев Александр Иванович, который у вас сидит. Интеллигентный технический инженер.

– Почему вы думаете, что он вас оговорил?

– А больше-то некому. Весь прииск треплется, как он с Самсоновым влип с золотом-то. Сам сел, меня тянет.

– Вы думаете, что Окунев крал золото?

– Дела мне нет до него с его золотом.

– А в чем вас обвиняют, вам есть дело?

– Ни в чем не виновен. Ни сном, ни духом! Богом клянусь, присягу принимаю, землю есть буду, не повинен! – выкрикнул Густинов.

Выслушав относящиеся к нему места показаний дочери и Леона Томбадзе, Густинов притих, взвешивая, и отверг обвинения:

– Томбадзева не знаю, о таком не слыхал, и что он на меня клеплет, до того мне дела нет, что сорока на хвосте носила. А Тонька врет, ее на это взять. Она (старик назвал дочь гнусным словом) путается со всей улицей. Попали они с Александром и меня тянут. Знать не знаю, ведать не ведаю. Богом клянусь!

– Вы не путайте бога в свои грязные дела! – сурово остановил его Нестеров. – С именем бога наши отцы и деды родину защищали!

Старик опешил.

– Ну, я вас слушаю, – напомнил Нестеров.

– Чего слушаете? – тупо спросил Густинов.

– Правду слушаю.

– Я тут ни при чем, вот крест! – опять поклялся Густинов. Как видно, без этого он никак не мог. – У Петьки Грозова был металл, точно. Я, гражданин следователь, вам все расскажу, что знаю, верьте мне. Я сам невиновный, а что знаю, скажу. А вы никаким наговорам на меня не верьте. У нас в Сендунах всякой сволочи нетолченая труба. Так они-то мне все завидуют за хозяйство мое, что чисто живу. Дочки обе только и ждут, когда старик, это я, помрет. На дом зарятся, сволочи! Ей-богу, лопнуть мне, не вру: они все здесь хотят меня поедом съесть, такой у нас народ, а я неправды не скажу, забодай меня бог! – И Филат Густинов, разжалобившись, тужился пустить слезу для вящего убеждения московского следователя.

Борисов, рабочий шахты № 11-бис, с заявления которого началось дело, на очных ставках с Окуневым и Самеоновым показывал:

– Довольно-таки я приглядывался к вам, пока дошло, чего вы крутитесь около прибора!

Борисов выразил уверенность, что хищения производились неоднократно. Окунев и Самсонов отрицали, в свою очередь, обвиняя Борисова в доносе по злобе и личным счетам. Окунев говорил, что делал по работе выговоры Борисову, и один из указанных им рабочих подтвердил факт плохого отношения мастера Окунева к Борисову.

Следствие получило данные лабораторного исследования золотого песка, взятого из конверта, подброшенного в отделении милиции. Было установлено, что по физическому составу, по форме зерен и механическим примесям это золото с шахты № 11-бис.

В распоряжении следствия было достаточно улик для предания задержанных суду, но Нестеров и его товарищи считали, что им предстоит раскрыть значительно больше того, что уже известно. Предстояло уличить Самсонова и найти Гавриила Окунева.

На одном из допросов Александр Окунев заявил:

– Вы о Гаврииле ничего не знаете и знать не можете.

После этого Нестерову пришла мысль: «А жив ли Гавриил Окунев?» И он еще раз телеграфировал С-скому управлению милиции, настаивая усилить поиски Гавриила Окунева.

Сендунская милиция работала по выяснению связей Окунева, Самсонова, Густинова. У Самсонова на прииске была тетка, проживавшая на окраине в собственном доме. Вдова, она работала поваром в столовой. С ней вместе находилась жена ее сына, призванного в армию. Посещая тетку, Самсонов имел обыкновение возиться в дровянике, столярничая. Самсонов жил в доме, принадлежавшем управлению приисков, занимал комнату в коммунальной квартире. При доме были дровяники, но Самсонов предпочитал столярничать у тетки.

Таковы были данные, заинтересовавшие Нестерова. Получив ордер на право обыска, он с двумя понятыми пришел к Самсоновой.