Рут Ренделл - А ты пребудешь вечно

— Мне ничего не просили передать? — рявкнул Берден.

Кэмб печально посмотрел на него. Он очень жалел инспектора Вердена, его сердце было проникнуто болью к соратнику, лишившемуся близкого человека, и по этой причине сержант простил Вердена за то, что тот унизил его и поставил в неловкое положение перед Мартином и Гейтсом, и даже перед Пичем. Кэмб и представить себе не мог, что должен испытывать человек, который потерял жену, мать своих детей, и остался одиноким и покинутым. Берден так похудел! На лице выделялись обтянутые кожей острые высокие скулы, а глаза злобно сверкали, когда кто-то бросал на него взгляд, но, приглядевшись, можно было увидеть в этих глазах невыносимую боль. Когда-то довольно красивый мужчина, по-английски белокурый и румяный, он теперь поблек и потерял всякий интерес к жизни, выглядел каким-то серым. Берден постоянно носил черный галстук, который был повязан так туго, что, казалось, мог его задушить.

В тот момент, когда у инспектора случилось несчастье, сержант вместе со всеми остальными выразил свои соболезнования, и они были восприняты как должное. А потом, позже, когда он попытался сказать что-то более душевное и более личное, Берден налетел на него словно с саблей. Инспектор наговорил ему ужасных вещей. Они казались еще ужаснее оттого, что срывались с мягких прохладных губ интеллигентного человека, а не вылетали из глотки какого-нибудь кингсмаркхемского хулигана. Это было все равно что открыть отличную книгу, написанную вашим любимым писателем и оставленную вам по вашей просьбе в библиотеке, — открыть ее и увидеть в ней непечатное слово. Так что, хотя Кэмбу и хотелось сказать сейчас что-то теплое — разве он не годился в отцы этому человеку? — он только вздохнул и ответил бесстрастным официальным тоном:

— Мистер Уэксфорд ушел домой, сэр. Он сказал, что…

— И это все?

— Нет, сэр. Пропал один ребенок и…

— Какого дьявола вы не сказали об этом раньше?

— Все взято под контроль, — пробормотал Кэмб. — Мартин знает об этом, и он обязан позвонить мистеру Уэксфорду. Послушайте, сэр, не мое дело вмешиваться, но… почему бы вам не пойти домой?

— Когда мне понадобятся ваши указания, сержант, я попрошу о них. Последний пропавший здесь ребенок так и не был найден. Я не собираюсь идти домой. — «Мне нечего делать дома» — вот что он имел в виду, и сержант понял это. — Соедините меня с городом.

Кэмб подчинился, а Берден добавил:

— С моим домом.

Когда Грейс Вудвилл ответила, Кэмб передал трубку ее зятю.

— Грейс? Это Майк. Не жди меня с ужином. Тут пропал ребенок. Я приду в десять.

Берден бросил трубку и вышел. Кэмб минут десять тупо смотрел на двери, но тут пришел сержант Мазере, чтобы заступить на дежурство.

Бунгало на Тэбэд-роуд выглядело точно так же, как при жизни Джин Берден. Полы сверкали, окна сияли, а цветы — хризантемы в это время года — стояли в ливерпульских керамических вазах. Чисто английская еда подавалась в обычное время, и дети выглядели ухоженно, как и все Дети, имеющие любящих мам. К половине девятого кровати были убраны, к девяти заканчивалось умывание, и приятный веселый голос приветствовал всех входящих в дом.

За всем этим следила Грейс Вудвилл. Кажется, она просто не могла иначе, не могла не поддерживать в доме порядок, заведенный ее сестрой, не могла не вести себя с детьми так, как вела себя с ними ее сестра. Она и похожа была на свою сестру настолько, насколько могли быть похожими две женщины, не являющиеся близнецами. И все это сыграло положительную роль. Иногда ей казалось, что Джон и Пат почти свыклись с потерей матери. Дети обращались к ней, когда им было больно, или у них возникали какие-то проблемы, или они хотели рассказать ей что-то интересное, как раньше обращались к Джин. Ребята казались счастливыми и оправившимися от раны, нанесенной под Рождество. Да, это сыграло положительную роль для детей, и для дома, и для текущих дел, но не в отношениях с Майком. Конечно, нет. Неужели она на самом деле думала, что будет иначе?

Грейс положила трубку и посмотрелась в стакан, в котором увидела отражение лица Джин. Ее собственное лицо никогда не казалось ей похожим на лицо Джин, пока сестра была жива. Ее собственное лицо казалось ей другим: более сильным, более выразительным и — ложная скромность здесь ни к чему? — более интеллектуальным. Теперь ее лицо больше напоминало лицо Джин. Оно утратило живость, острый ум, и она не нашла в этом ничего удивительного, когда вспомнила, что проводила целые дни в готовке, уборке, увещеваниях и в ожидании прихода с работы человека, который принимал все это как должное.

— Джон! Это звонил твой папа. Он придет домой не раньше десяти. Я думаю, мы сядем ужинать, а как ты думаешь?

Сестренка Джона, Пат, была в саду, где собирала гусениц для коллекции, которую держала в гараже. Грейс боялась гусениц гораздо больше, чем большинство женщин — мышей или пауков, но делала вид, что эти зеленые черви ей нравятся, даже восхищают ее. Она ведь заменяла девочке маму…

— Пат! Кушать, дорогая. Не задерживайся.

Девочке было одиннадцать лет. Она вошла и открыла спичечный коробок, который держала в руке. Сердце Грейс сжалось и похолодело при виде тучного зеленого существа.

— Прелесть, — сказала женщина едва слышно. — Она ведь живет на липе? — Грейс пришлось кое-что прочитать об образе жизни этих тварей, ведь Пат, как все дети, ценила взрослых, которые разделяют их интересы.

— Да. Только посмотри на ее славную мордашку!

— Вижу. Надеюсь, что она превратится в куколку до того, как опадут листья. Папа не придет домой к ужину.

Девочка равнодушно пожала плечами. Она не очень-то любила своего отца, особенно теперь, когда ей стало ясно, что папа любил ее маму больше, чем саму Пат. Л ведь именно сейчас отец должен как можно сильнее любить свою дочь, чтобы восполнить потерю мамы. Одна учительница в школе сказала ей, что так поступают все отцы. Пат ждала-ждала, но ничего подобного не происходило. Папа и раньше часто допоздна задерживался на работе, а теперь это происходило чуть ли не каждый день. Пат перенесла всю свою бесхитростную любовь на тетю Грейс. Втайне она мечтала, как было бы замечательно, если бы Джон и ее отец куда-нибудь уехали и оставили их с тетей, и тогда бы они прекрасно проводили время вдвоем, собирая красивых и редких гусениц и читая книжки по естествознанию и о балете Большого театра.

Она села за стол рядом с тетей и принялась за пирог с курицей и ветчиной. Такой обычно пекла мама.

Ее брат произнес:

— А мы сегодня обсуждали в школе вопрос о равенстве полов.

— Это интересно, — сказала Грейс. — Ты, наверное, тоже что-то говорил на эту тему?

— В основном я слушал, что говорят другие. Я только сказал, что женский мозг легче мужского.