Рут Ренделл - А ты пребудешь вечно

Когда-нибудь так будет и у них с Джеммой. Они приведут своих детей, его детей и их общих, на такой пляж, как этот, и станут гулять с ними между водой и небом, и запомнят эти дни, и будут ждать наступления ночи. Он быстро повернулся, чтобы рассказать ей, о чем думает, но вдруг понял, что не должен говорить ей, потому что если он так сделает, то привлечет ее внимание к этим детям.

— Ты что, Майк?

— Ничего, просто хотел сказать, что люблю тебя.

Он закрыл окно и задернул занавески, но в полутьме дети продолжали стоять перед его глазами. Майк обнял ее и закрыл глаза, но все равно Продолжал их видеть. Потом он ласкал ее со всей неистовостью и страстью, чтобы изгнать образ этих детей, а особенно маленького светловолосого мальчика, которого он никогда не видел, но который был для него гораздо реальнее увиденных на берегу.

Коттедж для тех, кто приезжал на уик-энды, был очень старым. Его построили еще перед гражданской войной в Великобритании, перед отплытием судна «Мейфлауэр» в Америку, может быть, даже во времена Тюдоров. Домик Рашуорта был новее, хотя тоже довольно стар. Уэксфорд решил, что он относился к тому же периоду, что и Солтрем-Хаус с его сторожкой, то есть примерно к 1750 году. В отсутствие Вердена он проводил много времени на Милл-Лейн, рассматривая три маленьких домика, иногда заходя в их сады и задумчиво гуляя там.

Однажды он прошел от коттеджа Рашуорта к фонтанам Солтрем-Хаус и обратно, заметив время. Это заняло у него полчаса. Потом он сделал это снова. На этот раз он задержался, представив, что поднимает плиту, закрывающую резервуар, и кладет туда тело. Сорок минут.

Он приехал в Соингбери и увиделся там с женщиной, у которой должна была состояться встреча с Рашуортом в тот октябрьский день. От нее он узнал, что она не смогла прийти. А как обстояло дело с тем днем в феврале?

Однажды вечером он пошел на Фонтейн-роуд, к Крэнтокам, и, повинуясь какому-то импульсу, постучал сначала в дом номер 61. Он не мог ничего сказать миссис Лоуренс, ничего утешительного, но ему любопытно было увидеть эту несчастную женщину, которая, как говорили, была очень красива, а по своему опыту он знал, что иногда одного его вида, спокойного и отеческого, вполне достаточно, чтобы успокоить человека.

На его стук никто не ответил, но на этот раз он испытал совсем не то чувство, что за дверью дома Бишопа. Никто не ответил, потому что в доме не было никого, кто мог услышать его стук.

Он немного постоял в задумчивости на тихой улице, потом подошел к соседнему дому, в котором жили Крэнтоки.

— Если вы к Джемме, — сказала миссис Крэнток, — то ее нет, она уехала на уик-энд на Южное побережье.

— Вообще-то я хотел поговорить с вами и вашим мужем. О человеке по фамилии Рашуорт и вашей дочери.

— А, вы об этом? Ваш инспектор любезно проводил ее домой. Мы уже выразили благодарность. Поверьте, ничего особенного не произошло. Я знаю, что поговаривают о том, что Рашуорт пристает к девочкам, но я думаю, что люди просто сплетничают, к тому же они не имеют в виду маленьких девочек. Моей дочери только четырнадцать.

В прихожую вышел Крэнток, чтобы посмотреть, кто к ним зашел. Он тут же узнал Уэксфорда и пожал ему руку.

— Между прочим, — сказал он, — Рашуорт заходил на следующий день, чтобы извиниться. Он сказал, что окликнул Джанет только потому, что слышал, что у нас есть пианино, от которого мы хотели бы избавиться. — Крэнток усмехнулся и закатил глаза. — Я сказал ему «продать», а не избавиться, тогда он, разумеется, потерял к этому интерес.

— Глупо было со стороны Джанет так переполошиться.

— Неуверен. — Крэнток перестал улыбаться. — Мы все на пределе, особенно дети, которые достаточно большие уже, чтобы все понимать. — Он посмотрел Уэксфорду прямо в глаза. — И люди, у которых есть дети, — добавил он.

Уэксфорд пошел на Чилтерн-авеню по обсаженной кустарником аллее. Здесь бы очень пригодился его фонарь, и, шагая, он подумал, и не в первый раз, о том, как ему повезло родиться мужчиной, и притом не слабого сложения, а не женщиной. Только днем, притом в ясный день, женщина могла идти здесь без опаски, не оборачиваясь и не ощущая, как у нее сильно бьется сердце. Ничего удивительного, что Джанет Крэнток испугалась. А потом он подумал о Джоне Лоуренсе, который был уязвимым, как женщина, в силу своего юного возраста, и который никогда не вырастет и не станет мужчиной.

Вечерами, во время сильного отлива, они гуляли по песчаному берегу и сидели на скалах у входа обнаруженной ими пещеры. Дождь прекратился, но стоял ноябрь, и по ночам холодало. Когда они пришли сюда в первый раз, то были в толстых пальто, но тяжелая одежда разделяла и изолировала их, поэтому потом Берден брал из машины ковер. Они заворачивались в него, тесно прижавшись друг к другу и крепко взявшись за руки. Толстый шерстяной ковер защищал их от соленого морского ветра. Когда Берден оказывался с Джеммой наедине в темноте на морском берегу, он был очень счастлив.

Даже в это время года в Истовере находилось достаточно много народу, а она боялась людей. Поэтому они держались подальше от шумных мест и даже от соседней деревушки Чайн-Уоррен. Джемма бывала там раньше и хотела пойти туда, но Берден отговорил ее. Он решил, что именно оттуда приходили те дети. Он все время старался, чтобы дети не попадались ей на глаза. Иногда, жалея Джемму в ее горе и в то же время ревниво относясь к причине этого горя, он так хотел бы, чтобы появился какой-то современный дудочник и, играя на своей свирели, увел за собой всех маленьких детей Сассекса, чтобы они не мучили Джемму своим смехом и своими играми и не лишали его радости.

— Смерть в море — это быстрая смерть? — как-то спросила она.

Он вздрогнул, увидев надвигающуюся волну.

— Я не знаю. Никто из тех, кто утонул, не мог потом рассказать об этом.

— Я думаю, что это произошло бы быстро. — Ее голос был голосом мрачно размышляющего ребенка. — Холодно, и чисто, и быстро.

В послеобеденные часы Берден занимался с ней любовью — никогда еще он не ощущал в себе такой мужской силы и не был особенно доволен ею, когда видел, как его любовные ласки успокаивают се. Потом, когда она засыпала, Майк шел на берег или за утес, в Чайн-Уоррен. Солнце все еще немного пригревало, и дети приходили строить замки из песка. Он понял, что они — не одна семья, что пара не была мужем и женой и что четверо детей принадлежали мужчине, а один ребенок — женщине. Каким обманчивым оказалось первое впечатление! Теперь он с отвращением к самому себе думал о своем романтическом, сентиментальном представлении, что эта пара — люди, которые знали друг друга, возможно, только в лицо, — состояла в идиллическом браке. Иллюзии и разочарования, размышлял он. Жизнь, какая она есть на самом деле и какой мы ее себе представляем. С этого расстояния он не мог даже определить, являлся ли отдельный ребенок, играющий на песке, мальчиком или девочкой, потому что он был в шапочке и брюках и обут как все дети.