Фридрих Незнанский - Секретная сотрудница

По этой причине Константин Дмитриевич уже не проявлял к прокурорской работе того усердия, которое отличало его в минувшие годы. Пользуясь негласными льготами заслуженного работника юстиции, старался по возможности избегать особенно громких и ответственных дел, не суливших ему, по обыкновению, ничего, кроме головной боли. Вместо этого его все чаще можно было увидеть на различных официальных мероприятиях, где он со значительным видом представительствовал или втихомолку дремал, либо в Дворянском собрании, куда Константин Дмитриевич теперь нередко наведывался как признанный потомок старинного дворянского рода Долгоруковых. А свободное время он всецело посвящал своей семье. Все его интересы отныне сосредоточились лишь на том, чтобы дотянуть потихоньку до пенсии. И обосновавшись на даче, мирно ковыряться в земле или нянчить внуков, которые у них с Лелей несомненно должны были рано или поздно появиться…

Однако сегодня утром мирное течение этой жизни было снова нарушено непредвиденным событием, которое заставило Константина Дмитриевича изрядно призадуматься, а также поделиться своими соображениями с Турецким.

— Что это с тобой? — попытался шутить Меркулов, когда тот наконец вошел в его кабинет и угрюмо плюхнулся в кресло. — Не иначе, бандитская пуля?

— Угадал, — язвительно усмехнулся Турецкий. — Именно пуля. Только не бандитская. Шрамы украшают прокурора, не так ли?

Константин Дмитриевич сокрушенно вздохнул:

— Я все понимаю, Саша… И что я тобой вечно все дырки затыкаю. И что тебе давно пора в отпуск. И что с Ириной у вас опять нелады… Но и ты должен меня понять. Поверь, кроме тебя, действительно не было подходящей кандидатуры. И потом, это же временно… Ну, не смотри на меня волком. Сам знаешь, я ведь тоже человек подневольный.

— Ладно, — смягчился новоиспеченный прокурор. — Проехали. Говори лучше, зачем позвал? Опять новое назначение?

— Не совсем, — открыв свой «дипломат», Меркулов вынул оттуда распечатанное письмо и положил его на стол перед Турецким. — Вот, прочти для начала. А после мне скажешь: что ты об этом думаешь?

На измятом конверте размашистой твердой рукой был выведен домашний адрес Константина Дмитриевича. Адреса же отправителя почему-то не было.

— Это что, анонимка? — спросил Турецкий. — Или что-нибудь личное?

— Читай, пожалуйста, — кивнул Меркулов. — И прошу тебя, отнесись к этому внимательно и серьезно.

Неопределенно хмыкнув, Александр Борисович нахмурился и, развернув письмо, начал читать.

«Уважаемый Константин Дмитриевич!

Прожив долгую жизнь, я даже не предполагал, что однажды рука моя осмелится написать… донос. А именно так, в некотором смысле, можно расценить это письмо. Предполагаю, оно может показаться Вам несколько странным, если не более. Но, несмотря на это, надеюсь, что Вы поймете меня правильно и примете все необходимые меры. Со времени нашего знакомства я всегда глубоко уважал Вас как безупречно порядочного и достойного человека, истинного профессионала своего дела, бескомпромиссно стоящего на страже интересов закона. Именно поэтому, после тягостных и долгих раздумий я все же решил сообщить Вам о тех чрезвычайных обстоятельствах, которые не так давно стали мне известны.

По сведениям, полученным мною из достоверного источника, в медицинской лаборатории одного из секретных военных объектов Москвы серийно проводятся незаконные хирургические операции с целью получения донорских человеческих органов с последующей продажей их за рубеж для трансплантации. Это варварское преступление совершается под покровительством высокопоставленных лиц в государственном аппарате и при содействии одной из гуманитарных организаций при российском отделении Красного Креста. Операции проводятся в принудительном порядке и сопровождаются бесследным исчезновением и гибелью людей. Посвятив медицине всю свою жизнь, я до глубины души возмущен происходящим и считаю, что дело требует срочного вмешательства Генеральной прокуратуры России.

К сожалению, упомянутые сведения представляют для меня серьезную опасность. Поэтому я вынужден был прибегнуть к помощи анонимного письма, которое, надеюсь, попадет в Ваши руки и не останется без внимания. Готов сообщить все известные мне факты лично Вам или Вашему доверенному лицу — опытному следователю либо прокурору.

P.S. Если до момента получения Вами этого письма со мной что-нибудь произойдет, это послужит лишним доказательством чрезвычайной важности упомянутых мною обстоятельств.

С уважением, искренне Ваш — Карл Ленц».

— Ну и что ты обо всем этом думаешь? — озабоченно спросил Меркулов.

Повертев в руках письмо, Турецкий со скептическим видом неопределенно пожал плечами.

— По-моему, очередной бред сумасшедшего. Наподобие тех бесконечных предупреждений о заговорах и террористических актах, которыми развлекаются всякие психи… Одного не пойму: он что, действительно твой знакомый?

— Совершенно верно, — вздохнул Константин Дмитриевич. — И могу засвидетельствовать, что сумасшедшим этот человек никогда не был.

— Тогда кто же он?

— Врач. Замечательный хирург. Профессор медицинских наук, между прочим.

— Однако… А как ты с ним познакомился?

— Пятнадцать лет назад он работал в той районной больнице, куда однажды привезли подстреленного прокурора, и, можно сказать, вытащил его с того света… Да-с, милостивый государь, — кивнул Меркулов в ответ на изумленный взгляд своего друга. — Это был именно он. Так что ваш покорный слуга в прямом смысле слова обязан этому человеку жизнью.

— Вот так номер! — искренне удивился Турецкий. — Почему же ты никогда мне о нем не рассказывал?!

— Повода не было. И потом, это дело личное… Не скажу, что после нашего знакомства мы стали близкими друзьями — все же он меня почти на двадцать лет старше. Но отношения поддерживали дружеские. Встречались. Перезванивались. К сожалению, с годами все реже и реже…

— Он что, из поволжских немцев?

— Латыш. Человек удивительной судьбы. О таких нужно книги писать… Отец его был красным стрелком. Охранял самого Ленина. В середине тридцатых, как и большинство пламенных большевиков, угодил на Колыму, где и погиб. Мать — русская. Тоже погибла в ГУЛАГе. Сам Карл Имантович воспитывался в детдоме для чсиров 1 Note1 Чсир — член семьи изменника Родины. — Примеч. ред. . В сорок четвертом добровольцем рванул на фронт, приписав себе один год. В первом же бою попал в плен, а потом в концлагерь. Чудом выжил. После освобождения сразу отправился этапом в Сибирь. Бывших пленных тогда, как известно, считали изменниками. Вышел по амнистии лишь после смерти Сталина. Поступил в мединститут. Закончил с отличием. Работал хирургом. Писал научные работы. Даже получил ученую степень. А уж скольких людей он за свою жизнь спас — об этом и не говорю… Так что вот тебе краткий словесный портрет «сумасшедшего».